Самое Заветное Желание
Глава 3. Дворец – это тоже дом
В дальнейшем, дабы избежать путаницы, я буду называть небесное тело спутником, а аликорна – Луной
В современном английском языке нет разницы между словами "ты" и "вы", но раньше она была: слово «ye»(в винительном падеже «you») означало «вы», а слово «thou»(в винительном падеже «thee») означало «ты»
«У современной демократии есть только один опасный враг – добрый монарх»
Оскар Уайльд
Эквестрия, 2 год эпохи Монархии.
Эквестрия оказалась куда более пустынной, чем я себе её представлял. За полдня моих странствий по холмам этого мира, испещрённым каменистыми проплешинами, я не встретил ни одного живого существа размером больше кролика. Серые облака хоть и закрывали солнце, но пока ещё не были готовы разродиться мелким холодным дождём.
Зато я наконец-то понял, зачем аликорнам такие большие глаза. Воздух в Эквестрии был необычным, он искажал проходящий сквозь него свет, и, имей я глаза нормального размера, плохо бы различал мелкие детали. А ещё этот воздух был более влажным. Дышалось тут было приятнее, а моргать требовалось реже.
Пробираясь по этой пустынной местности, я хотел найти реку и идти вдоль берега – цивилизации всегда развиваются вдоль берегов рек. Но, как назло, не было видно ни ручейка. Пить я не очень хотел, наверное, потому, что мне пришлось обедать довольно сочной травой. Вечером, взойдя на очередной холм, я увидел невдалеке лес. Он начинался с довольно сильно отстоящих друг от друга одиноких деревьев, а потом резко вставал стеной. Я снял с себя поклажу, из-за неё у меня затекали крылья. Всё-таки готовиться к подобным путешествиям нужно основательно, а не собираться в спешке и тайне за несколько дней.
Ночевать на открытой местности было холодно, а рядом с лесом – страшно. Он производил впечатление места обитания хищников настолько опасных, что я даже не успею воспользоваться своими друидскими способностями. Ну конечно! Я же маг Жизни, а значит, могу ночевать на дереве. И хотя я сам не залезу на него, я могу заставить дерево поднять меня.
Через десять минут я лежал в импровизированном гамаке из веток и одеяла и пытался развернуть копытами обёртку леденца, который с трудом достал из сумки. Только лишившись пальцев чувствуешь, насколько же они тебе необходимы. Наконец я вновь использовал свои способности и развернул конфету. Стуча леденцом по зубам, я задумался, что же делать дальше. Идти вдоль леса? Вернуться назад? Двинутся в другом направлении, туда, где видны горы? Здесь куда ни глянь на горизонте видны горы. Не придя ни к одному из выводов, я решил, что лучше всего об этом думать утром, когда будет светло, и тут мне в голову пришла вторая мысль: «Я больше не ощущаю тот страх чужеродности миру. Похоже, я нашел подходящее мне место». Вот только заснуть я всё никак не мог – мысли постоянно возвращались к моей прежней жизни и событиям последнего месяца. Все эти события, обдумывание которых я отложил до более спокойных времён, теперь лежали камнем на моей душе.
Спал я урывками, постоянно просыпался от того, что даже во сне продолжал думать. Последний раз проснулся, когда стало довольно светло, к тому же заморосил дождь. Я опустил себя вниз и достал плащ. Тяжело вздохнув, я пошел к кромке леса и с удивлением обнаружил, что вдоль его границы тянется дорога. Обычная грунтовая дорога со старыми следами копыт и четырьмя колеями, проделанными телегами. Я пожал плечами и направился в ту сторону, куда, как мне казалось, вели следы.
Я шел по петляющей дороге и представлял, как меня встретят аборигены: сразу же бросятся целовать мне копыта, или мне нужно будет продемонстрировать свои способности, чтобы они поверили в мою избранность? Буду ли я у них правителем или всего лишь живым идолом, на кого принято молиться? Живут ли они в крупных поселениях или в основном в сельской местности? Интересно, как они выглядят? Люди или только похожи на людей? Или они похожи на меня самого? Слова друида можно было толковать двояко: или я такой же, как большеглазые аборигены, или я такой же большеглазый, как местные жители. А вдруг местные представляли собой неорганическую форму жизни и внешним видом мало чем отличались от камней? Но обстоятельства как всегда сделали первый ход.
– Эй, ты! Ты кто такой? – донеслось у меня из-за спины.
Я, насколько смог, быстро развернулся. Метрах в пятнадцати от меня стояли два существа. Их с большой натяжкой можно было назвать единорогами, если определять единорога как непарнокопытное животное с одним рогом. Если они и напоминали кого-то, то только меня. На них были надеты похожие на броню накидки странного вида из толстой грубой ткани с металлическими клёпками. Сами единороги были куда выше меня и производили скорее неприятное впечатление. Один был белой масти, другой – грязно-серой, у обоих были гривы почти одинакового цвета охры. И такие же большущие глаза-плошки, как у меня.
– Ты один? И куда направляешься? – властным голосом спросил у меня белый.
– Один, – я, честно говоря, не нашелся, что ответить на задаваемый таким тоном вопрос, чтобы не вызвать подозрений. – Я иду в ближайший город, – у них самих крыльев не было, а мои они пока не видели и, скорее всего, считали меня за своего.
– А не шпион ли часом? – сказал мне серый, толкнул в бок белого и они, переглянувшись, усмехнулись.
– Нет, конечно. С чего бы это? – мне было понятно, что они просто шутили, спрашивая меня, но вот только что отвечать им я не знал.
– А с того, что если идти по этой дороге, то ближайший город – это Кантерлот. А в военное время шпионы стараются попасть в столицу, – белый единорог сделал несколько шагов мне навстречу, театрально прищурившись. Серый ухмылялся до ушей. Они говорили на одном из самых странных диалектов всеобщего, какой я только слышал. Однако общий смысл фраз уловить было не сложно.
– А вы всем рассказываете, где столица? – я решил ответить шуткой на шутку, чтобы выйти из этого нелепого положения.
Конечно, на крайний случай я мог бы показать им крылья, но меня начали одолевать сомнения в том, что это может помочь. Белый повернулся к серому и неодобрительно нахмурился. Серый же засмеялся и сказал:
– А ты храбрый, после всех наших победоносных сражений не боишься шутить над авангардом третьего Эквестрианского полка.
– Авангард? – я с самого начала подозревал, что они были военные, похоже, что я попал сюда во время войны.
– Мы только наземные разведчики, но в этот раз мы утёрли нос этим выскочкам-пегасам! – белый поднял голову и помахал кому-то. Я тоже взглянул вверх и увидел обладателей крыльев, которые уже спускались вниз.
– Любому понятно, что ты не шпион, но приказ есть приказ, и мы обязаны доставить тебя к офицеру, – в этот раз серый был серьёзен.
Я пожал плечами и направился вслед за ним. Белый единорог же остался что-то горячо доказывать пегасам и не обратил внимания на то, что мы двинулись в путь.
– А где твои родители? – серый единорог вновь завёл разговор.
Любой мой ответ на этот вопрос породил бы новые, поэтому я просто печально опустил голову и промолчал.
– А-а-а... понимаю... да, война – жестокая вещь, – ответил он, отведя взгляд, и надолго замолчал.
– Интересная у тебя шапка, – через некоторое время единорог снова попытался завести беседу.
– Это чтобы солнце в глаза не светило, – даже кепка выдавала во мне чужеземца.
– Зря это ты в Кантерлот направляешься, – он внезапно сменил тему. – Конечно, внутри городских стен безопаснее, вот только ни город, ни тем более замок всех беженцев вместить всё равно не смогут.
– А куда мне ещё идти? – я старался дать понять, что не расположен вести разговор.
– Тоже верно, – больше он говорить не пытался.
Да уж. Ситуация складывалась не лучшим образом. Война, солдаты, разведчики… не такого приёма я ждал от этого мира. Не об этом я прочёл в книге. И не из-за этого я пошёл на воровство, подделку документов и обман. Однако я был уверен, что даже здесь обстоятельства сложатся таким образом, что у меня появится возможность добиться всего, чего я желаю.
И всё же большая часть моих планов сбылась: я стал аликорном, попал в Эквестрию. Неизвестно, правда, как ко мне будут относиться местные жители, но рядовым аборигеном я явно не был. У встретивших меня единорогов не было крыльев, а у тех, кто парил в небесах, не было рогов. Как пегасы вообще летали, я не имел ни малейшего представления: их крылья, относительно тел, были куда меньше моих.
К вечеру мы подошли к расположению основных сил полка, разбивающих лагерь для ночлега. Мы проходили мимо прочих пони (так весьма метко называли себя местные жители) ставящих палатки и разжигающих костры. Наконец подошел представитель местного генштаба. Это был единорог со шкурой тёмно-фиолетового цвета и желтой гривой, он представился капитаном Найтглоу.
– По виду здоров, не ранен, ноги высокие, налегке, пойдёшь с обозами беженцев – они сами едва ковыляют. Если что, посадят на телегу, – сказал он, оглядывая меня.
– Да, сэр. Только поклажу поправлю, а то неудобная очень.
Я скинул сумки, стащил с себя зубами плащ, расправил крылья и несколько раз похлопал ими. Я уже заранее представлял реакцию окружающих и не ошибся в своих предположениях. Стоящие рядом солдаты открыли в изумлении рты, некоторые поминали доброту, а кто-то даже вышивание, хотя я не понял почему. Первым пришёл в себя Найтглоу, он несколько раз моргнул, не веря собственным глазам, а потом вновь уставился на меня. Его рог охватило желтое сияние, и тотчас такое же сияние появилось вокруг меня и моих вещей. Магия единорога, а это, вне всякого сомнения, была именно она, подняла меня в воздух.
– Это для вашего же блага, милорд, – сказал офицер в ответ на мои безуспешные попытки брыкаться. – Простите нас, но это вынужденная мера.
Я ощутил себя мухой, увязшей в густом киселе. Не произнося больше ни слова, Найтглоу с помощью магии потащил меня через лагерь и внес в какой-то шатёр из когда-то белой, а нынче серой толстой ткани. Посередине шатра стоял стол с кипой топографических карт на нём, а за столом на раскладном стуле сидел пони белой масти с коричневой гривой. Начищенные до блеска декорированные доспехи, лежавшие на сундуке рядом с койкой, выдавали в нём старшего офицера. Аккуратно положив меня на пол, Найтглоу встал между мной и единственным выходом и сказал владельцу шатра:
– Посмотрите, кого нашли мои разведчики, сэр.
– Гонца, что ли, сюда притащил, или шпиона? – пони оторвал взгляд от бумаг на столе.
– Я бы не стал отвлекать вас по таким незначительным вещам, сэр, – от серьёзного тона голоса Найтглоу тот насторожился. – Вам лучше самому посмотреть.
Старший офицер слез со стула и, обойдя стол, не торопясь подошел ко мне. Не смотря на то, что у него не было ни рога, ни крыльев, в нём чувствовалась сила и уверенность командира. Каждое его движение лишь подчёркивало эти качества. Я хмуро посмотрел на него и расправил крылья – смысла их скрывать уже не было. Пони перевёл взгляд с них на рог, а потом более тихим голосом сказал.
– Конские яблоки…
– Сэр, – капитан с неодобрением посмотрел на него.
– Найтглоу, он ведь может быть?.. – его собеседник внезапно замолчал, икоса поглядев на меня.
– Не знаю, что подразумеваешь ты, Спиар, а я так думаю, что нехорошие слухи уже ползут по лагерю, – единорог нервно переступил с ноги на ногу.
– А вам не кажется, что это бестактно – говорить обо мне так, как будто меня здесь нет? – я постарался выглядеть как можно более возмущённым, в конце концов, я, как аликорн, имел право на уважительное отношение. Наверное.
Я сложил крылья и поднялся на все четыре ноги. Тот, кого называли Спиаром, нервно сглотнул, потом повернулся ко мне. На его лице читалось растерянность.
– Простите меня, Ваша Светлость, но вы и сами должны понимать, что при теперешних обстоятельствах может быть что угодно, – под обстоятельствами он, скорее всего, подразумевал войну. – Я – полковник Страйкин Спиар, хоть и земной пони, но Белой Масти, – я подумал, что он ждёт от меня, когда я назову своё имя.
Понятия не имел, стоит ли брать себе псевдоним, чтобы было похоже на их странные… клички? Или сказать своё настоящее имя? Подумав, я пришел к выводу, что если я утром забуду, как называл себя вчера, и не отзовусь, то могу попасть в очень неудобную ситуацию, а сказав своё настоящее имя, хотя бы не буду уличен во лжи. В любом случае, я и так выглядел тут чужаком, и странное имя уже не удивит их.
– Меня зовут Индре Сильварум.
Как я и предполагал, пони всего лишь переглянулись, и Страйкин Спиар продолжил:
– Приятно познакомиться. Перейду сразу к делу – хоть здесь вы в безопасности, вам сейчас лучше находиться в столице.
– Конечно. Вы же проводите меня туда? – я начинал входить во вкус.
– Я бы почёл за честь, но мой полк, не доходя двух дней пути до Кантерлота, поворачивает на восток. Ну, а пока можете идти с нами. Найтглоу подыщет вам палатку с охранниками и офицерскую норму овса, – при этих словах единорог скорчил кислую гримасу.
– А охрана не привлечёт ко мне лишнего внимания? – хотя упоминание еды немедленно пробудило во мне усыплённый волнениями голод, мне сильно не нравилось, что ко мне «для моего же блага» приставят охранников, которые могли бы быть одновременно и надзирателями.
– Сожалею, но в военное время мы обязаны вас охранять, – Страйкин Спиар вновь уселся на стул. – И не улетайте далеко – этот лес стал опасен после всего, что там произошло.
– Я не умею летать, но буду держаться от леса подальше, – я не врал, лес действительно вызывал у меня некоторую неприязнь.
– Ну, может быть, это к лучшему, что пока не умеете, – облегченно пробормотал он. И это мне тоже не понравилось.
За следующие три дня пути я сделал несколько интереснейших наблюдений.
Во-первых, пони бывают трёх видов: единороги, способные применять магию, пегасы, которые умеют летать, и «земные» пони, отлично развитые физически, но несколько принижаемые социально. Единороги хоть и умеют колдовать, сильно различаются в плане способностей к магии: от возможности осветить себе дорогу и телекинеза легких предметов до действительно впечатляющих вещей. Но если они были магами, то пегасов я считал по-настоящему волшебными существами. Помимо полёта вопреки законам физики они могли стоять на облаках и двигать их, как будто это были льдинки в воде. Земные же пони в основном были крестьянами, выращивающими еду. И именно из них призывали большинство рядовых пехотинцев. Страйкин Спиар был исключением из-за Белой Масти – в Эквестрии это считалось признаком принадлежности к знати.
Во-вторых, различие между полами. Вечером в лагерь приходили родственники и родственницы солдат, которые шли в арьергарде. Самое заметное отличие заключалось в форме черепа – у жеребцов морда была более вытянута, у кобыл же наоборот – как-то чересчур сильно приплюснута, что придавало им довольно милую курносость. Кстати, слово «морда» они не употребляли, только «лицо», мне не стоило начинать переучиваться. Следующее различие – это цвет гривы и шерсти. Если масть у жеребцов была либо тёмного, либо чисто белого цвета, а грива в тон, то у кобылок и грива и масть могли быть совершенно любых цветов. Правда, всегда сочетающихся. Точно так же различался и цвет копыт. Если у жеребцов, особенно белых, он мог быть любым тёмным, то у кобыл он обязательно был чуть темнее (я бы сказал грязнее) цвета их масти. Из-за этого копыта у них можно было различить лишь вблизи. Последнее отличие касалось только единорогов – длина рога относительно черепа у нас была большей. «У нас», вот так, неужели я так быстро стал считать себя частью их общества?
В-третьих, забавная вещь, называемая «кьютимарка». Это что-то вроде мистического символа профессии, насколько я понял. У всех взрослых пони на крупе с обеих сторон шерсть меняет цвет, – на ней проступает рисунок. Он может изображать практически любой предмет и, насколько я смог узнать из разговоров, показывает, какой род занятий нравится конкретному пони. Кьютимарки могут быть очень похожими, но не одинаковыми. Броня солдат и офицеров закрывала круп, поэтому я не сразу заметил эту особенность, но у гражданских подобный символ был хорошо виден. Пони почти не носили одежду и совершенно не стеснялись по этому поводу. На мою кепку поглядывали с некоторым удивлением, и мне пришлось её снять, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания.
В-четвёртых, это лексика. Многие слова в их диалекте имели корень «пони» или что-то, имеющее хоть небольшое отношение к пони, например, «хвост», «грива», «сено» и прочее. Мне приходилось говорить весьма аккуратно и постоянно выучивать новые синонимы слов. А еще у них были забавные эвфемизмы. И на самом деле они не имели в виду никакой вышивки или листов бумаги.
В-пятых, некая, удивившая меня сплочённость. Пони очень дружелюбно относились друг к другу. У каждого было как минимум несколько друзей. Даже Найтглоу и Страйкин Спиар были больше давними друзьями, чем капитаном и полковником. А уж вечером, когда солдат навещали их родственники, пони обнимали друг друга так, как будто не виделись один год, а не один день. Подобное я объяснил для себя происхождением от травоядных животных со стадным инстинктом, переросшим в подобные нормы поведения. А вот меня обнимать не пытались, и это, честно говоря, радовало.
Но больше всего меня удивило поведение детей. В отличие от взрослых, они вообще не обращали внимания на различие между типами, дружили и играли вместе вне зависимости от положения своих родителей. Никто из маленьких единорогов и пегасов не считал себя выше других, потому что у него были рог или крылья. Никто из них не считал себя лучше своих сверстников, потому что он уже умел колдовать или летать. А те, кто не умел или вообще не был способен, не завидовали им. И хотя они порой дразнили друг друга и даже боролись, такого кошмара, какой я видел в мире магов, в Эквестрии не было даже среди жеребят постарше. Уже только за это я был готов сказать их родителям «спасибо». Дети местных жителей, в противовес взрослым, охотно рассказали мне, что солдаты, которых возглавляет доблестный командующий Шарп Сноу, сражаются с войсками злой колдуньи Найтмэйр Мун. И всё же я побаивался находиться с жеребятами, и дело тут было скорее в том, что некоторая часть моего теперешнего «я» отчаянно хотела беззаботно играть вместе с ними, забыв о моих планах, целях и нынешнем положении.
Взрослые же пони меня, кстати, уважали, но по единственной причине – я был аликорном. Кроме старшего офицерского состава, все обращались ко мне «сэр». А те немногие гражданские, с которыми мне пришлось говорить, произносили это слово несколько иначе. До меня не сразу дошло, что они называли меня «сир». Похоже, что книга друидов не врала, хоть и не рассказывала всю правду. Но все мои попытки разузнать что-то интересное оканчивались неудачей, в разговоре со мной пони как воды в рот набирали, и единственным результатом моих попыток стала информация о том, что им отдали приказ – ничего мне не говорить. Так же как и обо мне. Единственный подобный разговор, который мне довелось подслушать, произошел между Страйкином и Найтглоу, когда они вечером сидели в командирской палатке:
– Хочу поговорить с тобой, как с другом, – начал первым полковник. – Что ты о нём думаешь?
– Сам знаешь, аликорны сами по себе не появляются.
– Ты думаешь, это сын… ну ты понял кого, – мне не было видно Спиара, и я бы многое отдал, чтобы узнать выражение его лица в этот момент.
– Не могу сказать наверняка, но учитывая, где мы его нашли… – тень единорога кивнула в сторону леса.
– А что думает, ну ты сам знаешь…
– Ты же читал приказ, – похоже, Найтглоу, в отличие от меня, отлично понимал, о чём или о ком говорил Страйкин Спиар. – Из него прекрасно видно, что ни Шарп Сноу, ни остальные тоже ничего не знают.
– А как он вообще? В плане здоровья, – земной пони решил сменить тему.
– Вполне нормально, он полностью здоров, хотя немного худой. Полётам его никто не учил, и это учитывая тот факт, что большинство пегасов начинают летать без обучения. Меня куда больше беспокоят другие, не менее важные обстоятельства. Ты же помнишь, что до войны я преподавал в Кантерлотской школе для одарённых единорогов.
– Помню, и что?
– Я учил множество жеребят и могу с уверенностью сказать, что наш аликорн обладает весьма низкими способностями к магии. К тому же у него в крови очень мало жидкой радуги.
– Э-э-э, – полковник на минуту задумался. – И что это может значить?
– Да что угодно! – вновь повысил голос Найтглоу. – У меня есть множество теорий, но подтвердить хоть одну я пока не могу.
– Тогда просто будем следовать приказу и доставим его в Кантерлот как можно раньше.
– Похоже, что это – оптимальный вариант, – капитан некоторое время помолчал. – Пойду, проверю караулы, – наконец сказал он и покинул шатёр полковника.
А на четвёртый день мы достигли развилки дорог. До Кантерлота, как говорили пегасы, было крылом подать.
Утром четвёртого дня пути, когда солдаты уже сложили палатки, погрузили вещи на повозки, запряженные волами, и приготовились двинуться дальше в путь, ко мне подошёл Найтглоу и ещё один пегас белой масти с тёмной серо-синей гривой.
– Знакомьтесь, – капитан представил нас друг другу. – Это мой старый приятель Виндгаст, а это Индре Сильварум, я правильно произношу твоё имя?
– Да.
– Рад знакомству, парень, – с этими словами Виндгаст выставил вперёд свою правую переднюю ногу и уставился на меня. Я глянул на него и с подозрением прислонил к его копыту своё. Виндгаст чуть-чуть надавил и потряс своей ногой. Честно говоря, я был поражён подобной схожестью приветствия. – Я как раз лечу в Кантерлот, и Найти попросил подбросить тебя туда.
– Подбросить в смысле верхом? – я был немного обескуражен. – А это возможно?
– Ещё бы! Я и взрослых пони на себе таскал, – не преминул похвастаться пегас.
– Но…
Не успел я договорить, как Найтглоу поднял меня в воздух своей магией и усадил прямо позади шеи Виндгаста. А мою почти опустевшую сумку запихнул в один из мешков для поклажи, закреплённых по бокам пегаса.
– Держись крепче за шею передними ногами, а зубами за гриву. И ни в коем случае не расправляй крылья, а то скинет со спины, – он повернулся к капитану – Давай, приятель, до скорого! Увидимся после окончания всей этой ужасной войны.
– Сразу как закончится, жду тебя в «Копыте и подкове», посмотрим, кто на этот раз больше сидра выпьет! – неожиданно бодро ответил ему Найтглоу.
– Только, чур, на этот раз за мой счёт!
С этими словами Виндгаст расправил свои крылья, и, с силой оттолкнувшись от земли, взлетел. Единорог махал ему копытом, а он, хлопая крыльями, продолжал набирать высоту. И вот тут произошло то, чего я меньше всего ожидал. Оказывается, что, став магом Жизни и отдалившись от поверхности буквально на десяток метров, я физически ощутил, как остаюсь без связи с землёй. Я больше не мог использовать магию друидов и не ощущал жизненную энергию. Появилось ощущение, что я нахожусь там, где мне лучше не находиться ни секунды, что мне немедленно нужно спуститься назад. Меня наполнила тревога и чувство надвигающейся опасности. И в тоже время я понимал, что ничего плохого не происходит, что я просто нахожусь в полёте, а когда спущусь, всё вернётся на свои места. Как же мне сейчас не хватало пальцев, чтобы ухватиться покрепче! Копыта соскальзывали, и казалось, что меня вот-вот сорвёт со спины пегаса встречным потоком воздуха.
Облака этого мира больше походили на облака, когда ты смотришь на них из иллюминатора самолёта, чем на те, что наползают на тебя в горах. Пушистые и кучерявые, они выглядели такими плотными и осязаемыми, как сугробы зимой. Наконец мы, пролетев пару часов пути, «приземлились» на таком облаке.
– Спрыгивай, – сказал мне Виндгаст. – Мы тут подождём одну мою знакомую и полетим дальше в Кантерлот.
– Я… я лучше на тебе посижу, – хотя облако выглядело вполне плотным, оно не вызывало у меня доверия, я был уверен, что, как только попытаюсь встать на него, так сразу же провалюсь.
– Вот ещё, испугался, что ли? – он как мог повернул ко мне голову.
– Облако, оно не твёрже воздуха, как на нём вообще стоять можно?
– Я же могу. Или ты думаешь, что из-за рога ты провалишься? Не трясись, успею я тебя подхватить, тут падать высоко.
Я хотел ему ответить, что это как раз меня и пугает, но Виндгаст просто скинул меня со своей спины. Я закричал, замахал крыльями и ногами и упал на облако. Оно оказалось пружинящим и зыбким, твёрдостью больше всего походило на дно надувной лодки, и этим оно мне не нравилось, не вызывало доверия. Упади я так на землю, вывихнул бы суставы в крыле, а тут нормально.
– Ха-ха. Видишь, а ты боялся, – пегас, взлетев, обхватил мою переднюю ногу своими двумя и помог подняться. – А вот, кстати, и Пинк Пиллоу.
Пока я вставал на ноги, к нам на облако присела пегаска с шёрсткой бело-розового цвета и жёлтой гривой, уложенной локонами.
– Это он? – вместо приветствия сразу спросила она, заглядывая мне за спину.
– Да, аликорн – это я, – во мне вызывало беспокойство то, что во мне видели не богоподобное существо, а диковинку или, в лучшем случае, потомка знатного рода.
– Нисколько не застенчивый. Сразу видно, что принц.
– Кто-кто? – переспросил я. Похоже, что я ошибался. Пегаска хотела мне что-то ответить, но Виндгаст опередил её:
– Что я тебе говорил, Пиллоу? – он победно улыбался. – А ты мне про дезинформацию твердила. Так что лети впереди нас, во дворце скажешь, чтобы готовились.
– Твоя взяла, – она поджала губы. – На этот раз. Тебе не тяжело будет?
– Ха! – Виндгаст махнул копытом. – Бывало в разы хуже.
– Тогда увидимся в Кантерлоте! – с этими словами кобылка взмыла и, быстро набирая скорость, полетела к горизонту, а мы остались стоять на краю облака и наблюдать за её полётом.
После этого пегас предложил мне перекусить, так как до Кантерлота было ещё примерно треть дня полёта. Он достал из сумок ломоть вкусно пахнущего пшеничного хлеба и походную фляжку. После того, как я привык к облакам и немного успокоился, аппетит дал о себе знать – я буквально накинулся на еду. Поев и отдохнув, мы начали собираться в путь. Виндгаст присел и указал копытом себе на спину. Я неуклюже вскарабкался на него и как мог крепко обхватил шею передними ногами.
К вечеру мы приблизились к Кантерлоту. Он выглядел по-настоящему сказочно! Огромное каменное блюдце, стоящее на небольшом уступе скалы, утыканное высокими башенками дворца. Сам же город начинался с лагеря беженцев у подножья горы и поднимался вдоль серпантина к замку. Небольшие водопады, стекавшие с краёв блюдца, в лучах заходящего солнца смотрелись просто завораживающе.
На широком каменном балконе, где мы приземлились, нас встретил капитан гвардии в сопровождении пони-служанок. Стоило только ему взглянуть на меня, как его настроение резко испортилось. Он неодобрительно покачал головой и произнёс низким голосом: «Так, значит, это правда. Ведите его в купальни, к тому времени, как вымоете его, принцесса как раз освободится». Я только хотел спросить, что за принцесса, как пони подхватили меня под передние ноги и потащили ко входу в центральные помещения замка, капитан последовал за ними. Виндгаст же невысоко взлетел и развел копытами, показывая, что он не в курсе происходящего здесь.
Купальни представляли собой просторное, заполненное паром помещение, выложенное бирюзовыми плитками. В нём имелось множество бассейнов разной глубины, по углам которых располагались дымоходы печей, стоящих этажом ниже. Меня отмыли от дорожной грязи, вытерли полотенцами и даже расчесали гриву и хвост. Я пытался их расспросить о том, кто такая эта принцесса и почему мне указывают, что делать, но слуги отделывались лишь односложными ответами и неясным бормотанием. А когда я им заявил, что раз я аликорн, то местные правители мне не указ, они дружно прыснули и закашлялись, едва сдерживая смех. Я изобразил крайне напыщенный и обиженный вид. Наконец они закончили расчёсывать мне хвост, и капитан тоном, пресекающим всякие возражения, сказал: «Пошли за мной, принцесса Селестия ждёт тебя в своих покоях». Я хотел ему тут же ответить что-нибудь резкое, но подумал, что меня вполне могут просто потащить силой, а так я хотя бы сохраню остатки гордости.
Замок, построенный в готическом стиле, казался огромным и просторным благодаря высоким потолкам, узким колоннам, стрельчатым окнам с длинными шторами и витражам из цветного стекла. Я даже пожалел, что не оказался тут днём, когда можно было бы детально изучить как витражи, так и гобелены с картинами, висящие на каждом шагу. Я вслух заметил, что замок Кантерлота довольно милое место, но капитан даже не прореагировал на мою фразу. Через некоторое время мы вошли в освещаемую свечами комнату с выложенным коврами полом. И тут я увидел принцессу. Все мои надежды на единоличное правление сразу же пошатнулись – она была аликорном. Да ещё каким! Я в обеих своих жизнях не видал такого прекрасного, благородного и величественного существа. Принцесса Селестия была гораздо выше любого пони, которого я только видел, она почти достигала роста человека. С шёрсткой и перьями белоснежного цвета и гривой, струящейся, словно флаг на небольшом ветру, с искрящимися и переливающимися сиреневой, ультрамариновой, циановой и голубой полосами. Её голову, помимо небольшой золотой короны, венчал длиннющий рог такого же белоснежного цвета, как и шерсть. В отличие от обычных пони, её лицо было вытянуто, но всё же сохраняло в себе некую женственность, что ли, на нём читалась властность и решительность. Стоило принцессе увидеть меня, как она сразу же улыбнулась уголками рта, видимо, ожидая приветствия.
– Простите меня за такой прямой вопрос, но где, собственно, король?
– Отличный вопрос! – даже в её приятном голосе чувствовалась некоторая властность. – Сразу становится понятно, что ты не мой племянник и даже больше – не уроженец Эквестрии, и не знаешь, что в моей стране никаких королей и королев нет, – она перевела взгляд на дверь, рядом с которой стоял офицер стражи. – Капитан, он не представляет опасности. Вы можете оставить нас наедине.
– Как скажете, Ваше Величество, – он явно не доверял мне, однако, как любой военный, беспрекословно выполнил приказ, поклонившись и выйдя, закрыв за собой дверь.
Селестия, являясь, по-видимому, верховным правителем, просто не могла совершить столь опрометчивый поступок, а значит, она имела какие-то веские основания остаться наедине со мной. Либо она была действительно могущественна, либо принципиально не видела во мне противника. Принцесса поднялась на ноги и, подойдя ко мне, опять улыбнулась, но теперь уже дружелюбной, располагающей к себе улыбкой, и протянула переднюю ногу, обутую в узорчатую золотую туфлю.
– Меня зовут принцесса Селестия, но ты можешь называть меня просто Селестия.
– Индре Сильварум, тоже можно просто Индре, – я приставил к её копыту своё и потряс, с опозданием поняв, что жест принцессы был аналогичен жесту правителей моего родного мира, подававших свою руку для поцелуя.
Тем не менее она нисколько не смутилась, прошла к незажжённому в этот тёплый вечер камину, где на ковре лежали несколько разноцветных подушек, присела на одну из них и показала копытом на другую. Только сейчас я получил возможность осмотреть личные покои принцессы: огромная мягкая кровать с поднятым балдахином, низкий кофейный столик, небольшое трюмо с зеркалом и батареей бутылочек с духами, несколько пейзажей пастельных тонов на стенах, бронзовая люстра-канделябр под потолком, приоткрытые окна и дверь на небольшой балкон. Комната производила впечатление милого и по-домашнему уютного места. Ещё раз оглянувшись по сторонам, я подошел и плюхнулся напротив правительницы Эквестрии, после полёта и горячей ванны я чувствовал себя уставшим.
– Простите за бестактный вопрос, – начал я с наиболее необходимого. – Но, сколько же всего аликорнов в Эквестрии?
– Считая тебя, уже двое, – тон голоса и выражение лица сменились на более серьёзные. – И я рада, что ты не оказался нашим родственником. Однако меня мучает множество вопросов. И самый главный из них – как ты в столь юном возрасте знаешь Истинную Речь в такой степени, что телепортация в наш мир не убила тебя?
Моя щека непроизвольно дёрнулась. Она знала! Но откуда? Неужели не я один такой умный и сюда стекается приличное количество искателей лёгкой наживы? И они борются за место под солнцем, пока не останется самый сильный. Опасаясь последствий, я попытался вспомнить всё, что говорил мне Ремиан об Истинной Речи и дал уклончивый ответ:
– Хотя Истинная Речь может заменить классическую магию, но я действительно не изучал её и поэтому просто открыл портал в эту окруженную высокими горами страну.
– Вот только не надо пытаться меня обмануть, хорошо? – тон её речи сразу же стал строгим. – По твоему поведению и манере разговора сразу же становиться понятно, что ты раньше был человеком. Люди в Эквестрии не живут, они могут попасть в наш мир только через врата Древних. И я всё ещё желаю знать, как ты выучил Истинную Речь, без которой невозможно телепортироваться сюда, запечатать врата, получить силу и стать аликорном?
От страха я не смог сохранить самообладание: резко вдохнул, вытаращил глаза и попытался попятиться, забыв, что сижу на подушке. В результате просто свалился с неё.
– Вот и ещё одно доказательство, – с довольным видом произнесла Селестия. – Ты сразу же видишь во мне угрозу, – она протянула мне переднюю ногу, помогая подняться, её глаза и улыбка одними уголками рта буквально светились добром и желанием помочь. – Не стоит бояться меня, я не желаю тебе зла и уж тем более не кусаюсь, – она улыбнулась ещё сильнее, всем своим видом показывая, что я могу доверять ей.
– Да, я был человеком, – смысла это отрицать уже не было, я вновь взобрался на подушку. – Но я стал аликорном до того, как попал в Эквестрию.
– Это… очень необычно, – внезапно Селестия посмотрела на меня удивлённым взглядом, быстро сменившимся на дружелюбный. – Ты можешь доверять мне, обещаю, я никому не расскажу твою наверняка интереснейшую историю. Даю слово правителя.
– Рассказ получится долгим, а я ещё хотел узнать у вас многое об Эквестрии, – мне действительно хотелось рассказать о своих невероятных приключениях, но я всё же опасался того, что принцесса изменит своё отношение ко мне, как только узнает, что я не ребёнок.
– У нас теперь уйма времени, так что ещё не один раз успеешь меня спросить. И перестань обращаться ко мне на «вы», переходи на «ты» . Аликорнов слишком мало, и между нами должны быть доверительные отношения.
Я вздохнул и начал свой рассказ, опуская мерзкие подробности поднятия нежити, свои настоящие цели и тот факт, что мог использовать магию Жизни после превращения в аликорна. Когда я добрался до описания пера, я спросил:
– Ты, случаем, не знаешь подходящего под это описание аликорна?
– Чёрные крылья, красная грива, странная расцветка? Определённо нет, – Селестия сделала паузу, вспоминая что-то. – Наверное, это перо одного из аликорнов глубокой древности, о которых даже легенд почти не осталось. От родителей я знаю, что они когда-то существовали, а потом все бесследно исчезли. Но позволь мне уточнить, ты точно уверен, что это была не череда случайных совпадений, а именно судьба?
– Уверен. Или же череда неслучайных совпадений.
– Очень необычно, – на секунду она о чём-то задумалась. – Но не буду тебя перебивать, продолжай рассказ – он крайне интересен, а о том, откуда берутся аликорны, я расскажу тебе утром.
– Поразительно! – воскликнула принцесса Селестия, стоило мне только рассказать, насколько я испугался, когда впервые увидел, что вместо рук у меня копыта. – Но, я думаю, нам нужно сделать перерыв, ты наверняка проголодался.
С этими словами она с помощью магии подняла в воздух свой кофейный столик, на котором кроме чашек, сахарницы и ложек я обнаружил и глубокую тарелку с крышкой, и поставила его передо мной. Аликорн как ни в чём не бывало открыла телекинезом крышку, и я увидел, что под ней находится рисовая каша. Рог Селестии засиял золотым светом, такое же точно мерцание окружило и тарелку. Через некоторое время сияние погасло, а от каши стал подниматься заметный в посвежевшем ночном воздухе пар. Рот сразу же наполнился слюной, а моя собеседница взяла магией ложку и попробовала ужин.
– Не горячее, – заключила она, насыпала в тарелку сахара и, перемешав наконец, набрала полную ложку каши.
– Спасибо, но я могу поесть са… – каша с ложки оказалась у меня в рту; прожевав и проглотив, я продолжил. – Сам.
– Да? – улыбнулась Селестия.
– Да, – очередная ложка влетела мне в рот.
Я неодобрительно посмотрел на аликорна, та даже бровью не повела. В любой другой ситуации я стал бы протестовать, но столько часов без еды сделали своё дело – я уплетал кашу за обе щеки.
Когда с ужином было покончено и Селестия вытерла мне рот салфеткой, я продолжил своё повествование о жизни в Энерин-Холан. И чем дальше оно шло, тем сильнее я чувствовал, как исчезает груз переживаний и эмоций, а на смену ему приходит радость от того, что больше не держу всё это в себе, что моё долгое путешествие завершилось, и я наконец-то оказался дома. Под конец рассказа я не выдержал и от напряжения всех последних недель, от счастья окончания всего этого кошмара со смертями и порталами, от радости достижения цели хотя бы отчасти, да и просто от жалости к себе я расплакался. Не плакал лет пятнадцать, а тут мои нервы сдали, и я просто разрыдался, со всхлипами и судорожными вздохами. Никак не мог себя остановить, понимал, что это было проявление своей слабости, но ничего не мог поделать. А Селестия, как назло, прижала меня к себе и обняла своими огромными мягкими крыльями. От этого мне стало внезапно легче, теплее и спокойнее. Похоже, я так и заснул, положив голову ей на плечо.
Говорят, что большинство пробуждений неприятны, и сегодняшнее не было исключением, хотя сначала мне показалось, что дела обстоят лучше некуда. Меня кто-то потолкал в бок, сказал, растягивая гласные: «Со-оня, просыпа-айся» и поцеловал в лоб.
– Ну-у, мам, я же взрослый уже, – я улыбнулся и разлепил веки. Первое что я увидел, были огромные глаза Селестии с аметистовой радужкой, смотревшие на меня с умилением. Улыбка моментально сошла с моего лица. – То есть э-э-э… Селестия.
– Я совсем не против, если будешь называть меня мамой, – от этих её слов моё сердце неожиданно стукнуло сильнее, чем обычно. – Но и не обижусь, если решишь обращаться ко мне по имени.
Я вдруг понял, зачем я ей был нужен, почему не являлся конкурентом. Ведь аликорны живут очень долго, если не вечно, и любой пони, к которому она привязывалась, для неё жил крайне мало, быстро старел и умирал. Принцесса была бесконечно одинока, пока не появился я. Меня можно было нянчить и растить, как сына. Такая ситуация меня совершенно не устраивала, мне уже с лихвой хватило Кейти Эфен, мне просто необходимо было, чтобы ко мне относились, как к личности. Настроение резко пошло на убыль, и, конечно же, все эти эмоции тут же отразились на моём лице. Селестия, заметив их, вопросительно приподняла одну бровь и спросила:
– А почему ты хмуришься?
– Селестия, нам нужно решить этот вопрос раз и навсегда, – я поднялся на ноги и увидел, что спал на её кровати. Потоптавшись немного у края, я, наконец, просто расправил крылья и спрыгнул на пол, приземлившись на все четыре ноги. – Хотя у меня тело совсем молодого аликорна, сам я куда старше. И я не нуждаюсь в том, чтобы меня нянчили.
– Конечно, нуждаешься, – ответила принцесса вполне серьёзным тоном. – Уж поверь мне, я живу дольше тебя вне зависимости от того, сколько ты там лет был человеком. Ты совсем недавно в Эквестрии и многого не знаешь. Вот скажи мне: ты знаком с нормами поведения в нашем обществе?
– Я дошел до Кантерлота вместе с войсками и… – однако Селестия перебила меня, не дав договорить.
– А кому, если не мне, ты задашь неудобные вопросы?
– Ну…
– Быт, взаимоотношения, поведение, прочие мелочи. У тебя даже диалект немного другой, тебя могут неправильно понять, – она обошла меня вокруг и уселась рядом. – Умеешь ли ты летать? А знаешь ли придворный этикет? А от тебя, как от аликорна, его соблюдения будут ожидать.
– Ну хорошо, хорошо! – у меня просто не нашлось контраргументов, чтобы ответить ей.
– И хотя из-за обилия государственных дел я не смогу научить тебя всему сама, всё же подыскать тебе хороших наставников мне по силам.
Я просто не мог представить, что всё обернётся подобным образом, когда мечтал о том, как получу могущество и власть. Магия жизни, пони, война, средневековье, Селестия, которая буквально усыновила меня, помимо потребности в этом и моего желания. Но с другой стороны, всё не так плохо, ведь я получил, что хотел, осталось только притворяться «хорошим мальчиком», и скоро меня самого усадят на трон. На крайний случай я смогу отколоть от метрополии своё собственное небольшое королевство.
Я прижался к ноге Селестии и поднял на неё глаза. Принцесса тут же ответила мне самым добрым взглядом, который я только видел, и ласково приобняла одним крылом. Хотя это и было всего лишь притворство, но мне отчего-то сделалось легко и тепло на душе.
– Спасибо.
– Не за что.
– Во всяком случае, засыпать один я умею, так что можно мне отдельную комнату?
– Разумеется!
Завтракали мы в просторной и светлой, благодаря множеству окон, столовой. И хотя во главе потемневшего от времени дубового стола стояло массивное кресло, Селестия сидела напротив на таком же резном стуле со спинкой и вычурными подлокотниками, как и у меня. Она ела листья салата латук, левитируя серебряную двузубую вилку с помощью магии, а передо мной слуги поставили миску со странной травой.
– Это люцерна. Чтобы вырасти, юные принцы должны по утрам есть люцерну.
Я думал, она шутит, но её серьёзный вид говорил об обратном, возможно мне действительно необходимо есть люцерну. Я попробовал блюдо, трава оказалась весьма своеобразной, но в целом приятной.
– Знаю, она не очень вкусная, – продолжала правительница Эквестрии. – Но если ты не будешь есть люцерну, то её скопится очень много, и тогда она превратится в люцернового монстра, который проглотит тебя.
До меня, наконец, дошло, почему Селестия говорила со мной подобным образом. Я посмотрел на неё взглядом, каким, бывало, смотрел на знакомых, отколовших несусветную глупость, и тяжело вздохнул. Однако она сделала вид, будто бы ничего не произошло.
– Селестия, я уже не маленький. Тебе стоило просто сказать, что мне необходимо есть люцерну, – я неодобрительно покачал головой. – К тому же я вообще удивлён, что у неё есть вкус. Для меня это так необычно.
– Ты куда более послушный, чем Луна в своё время, – мечтательно произнесла она.
– Кто?
– Ешь, радость моя, вечером всё расскажу.
После завтрака Селестия повела показывать замок, знакомить со всеми доверенными ей лицами, выбирать мне комнату и мебель. Впрочем, «выбирать» – это слишком сильно сказано, я сразу же заявил, что мне нужна комната на первом этаже, поближе к земле, а когда узнал, что у части помещений окна выходят в сад, то понял, где я хочу жить. За последнее время я порядком отвык от такой вещи, как свой дом, куда ты можешь в любое время вернуться и где можешь спокойно отдохнуть в безопасности от окружающего тебя мира. И пусть в этом доме помимо тебя живут правитель страны, стражники, фрейлины, придворные, слуги, и все они – пони. Всё это вызывало чувство некой чудесной нереальности происходящего.
– Ну что ж, – произнесла принцесса, когда мы вечером сидели в её покоях за небольшим столиком, стоящим перед разожённым в этот раз камином. – Настало время замечательных историй. Я расскажу тебе, как появляются аликорны. Хотя нет, ты же не представляешь себе, где находится Эквестрия относительно других миров.
– Друиды рассказывали мне об устройстве Вселенной, – я неуклюже пододвинул к себе тарелку с печением, которая стояла на столе.
– Отлично, мне не придётся отвлекаться на подробные разъяснения. А теперь ешь печенье и слушай.
Вся наша Вселенная представляет собой последовательно упорядоченный набор миров. Они – как звенья в цепочке, как бусины на нитке. Я не могу тебе сказать даже приблизительное их количество, потому что не знаю. Посередине цепочки лежит группа миров, являющихся родными для Хаоса. Слева, если так можно выразиться, находятся спорные миры, где сражаются воины Порядка и Хаоса. А справа располагается одно из двух сохранившихся чудес Древних – Барьер. Кто такие Древние? Тебе, наверное, они известны под именем Предтечи, потому что люди и эльфы являются их потомками. Под правым боком Барьера находится Эквестрия. Да-да, лишь тонкая, но нерушимая прослойка Барьера отделяет Эквестрию от самых ужасных и чудовищных вещей во Вселенной. Что значит «вовсе не чудовищных»? Твой знакомый Меняющий Форму, даже став друидом и отрёкшись от Хаоса, обладал ужасными пристрастиями, а прочие же его сородичи – настоящее зло.
Попасть в Эквестрию можно только из соседнего справа мира, зовущегося Пограничным, и только через врата Древних, что неоднократно проделывают всякие искатели приключений и сокровищ. Большинство из них переоценивают свои возможности как магов Истинной Речи и погибают при телепортации. Последний случай был восемнадцать лет назад, когда мы нашли очередное тело, оно больше напоминало кусок мяса, чем мертвеца. Да, жутко. Выжившие же, узнав, что в Эквестрии золота и серебра едва хватает на украшения правящей семье, быстро теряли интерес к нашему миру и возвращались назад, сильно кашляя и неся вести о полной бесполезности этого места.
Наш мир служит барьером для Барьера, но уже с уязвимой стороны, вот почему Древние приложили массу усилий, чтобы обезопасить Эквестрию от остальных миров. И это не только сами врата, но и возможность запечатать их с нашей стороны. Тот же Древний, который закрывал врата, чтобы не остаться умирать в нашем мире от удушья, запечатыванием активировал особый механизм, превращающий его в аликорна. Ну а поскольку в людях и эльфах течёт кровь Древних, они тоже способны на такое. Так произошло с моими родителями.
Они были охотниками на нечисть и пустились в погоню за диверсантами Хаоса, проникшими в Эквестрию, чтобы разрушить Барьер. Дабы к врагам не пришло подкрепление, папа с мамой запечатали врата и стали аликорнами, что не сильно помешало им дальше охотиться на хаоситов. У них родилась сначала я, а потом моя сестра Луна . Они вырастили нас и обучили, чему смогли. В конце концов, папа узнал местоположение предводительницы диверсантов – изменившейся по прозвищу Бестия. И вместе с мамой они отправились завершить начатое. К величайшему горю, тварь убила нашу маму и, хотя издохла сама, смертельно ранила папу. Он умер, держа нас за копыта. Нет-нет, не надо… эта боль давно утихла. Но перед своей смертью отец взял с нас обещание вернуть этому миру его былое величие и любыми средствами не допускать повторения того кошмара, который они смогли победить ценой своих жизней. Будь то вторжение людей или эльфов, Хаоса или Порядка. Тот год мы решили назвать первым годом эпохи Дуархии и стали править жителями этой части мира. Я поднимаю Солнце на рассвете и опускаю на закате, а Луна делала то же самое с нашим спутником. Вот почему моя кьютимарка изображает Солнце.
Мы правили довольно продолжительное время. Ну а потом случилась беда – я слишком мало уделяла внимания своей сестре и не заметила, как Луну переполнили зависть, гнев и искажённая жажда справедливости. Она воспользовалась тёмной магией и превратилась в чудовищное и безжалостное существо – Найтмэйр Мун. Стремясь захватить власть, она попыталась устроить вечную ночь и развязала гражданскую войну, которая идёт до сих пор. Это ужасно! Пони гибли, и за что? Наконец, я смогла избавиться от её телохранителей и в поединке с ней одержала победу. Это случилось за несколько месяцев до начала года, который мы отмечаем в день Празднования Летнего Солнцестояния. Начавшийся год я объявила первым годом эпохи Монархии. Сейчас Найтмэйр Мун находится в изгнании на спутнике, но верные ей войска в течение уже полутора лет продолжают сопротивляться. На данный момент они, вероятно, собираются сдаться и набивают себе цену. Но я вижу, у тебя уже глаза слипаются. Давай я лучше уложу тебя спать сегодня ещё у меня, а рассказ о Луне отложим до того дня, когда война официально закончится.
Через несколько дней действительно случилось то, о чём говорила Селестия – война закончилась. В честь этого события Виндгаст устроил сногсшибательное зрелище, во всяком случае, для меня оно точно было таковым. Селестия, грива и хвост которой красиво струились на небольшом ветру, я, демобилизовавшийся Найтглоу, ушедший в запас командующий Шарп Сноу и несколько стражников стояли на балконе дворца и смотрели в небо. Виндгаст разогнался до невероятной скорости, он несся на Кантерлот с севера, впереди него образовалось нечто вроде воздушного завихрения, но пегас только увеличивал скорость, буквально догоняя воздух, наконец, прямо над Кантерлотом он смог это сделать и… я даже не берусь описать, что это было! Этого не могло быть, но это произошло на моих глазах! Виндгаст преодолел звуковой барьер, и ударная волна буквально выбила из воздуха воду, как выбивается пыль из висящего ковра, если стукнуть по нему палкой. Раздавшийся сильный хлопок чувствовался всем телом, а уши даже заложило на пару секунд. Мельчайшие частицы воды тут же образовали радугу кольцом расходящуюся от места взрыва, вторая проявлялась следом за пегасом, прямо как инверсионный след. И эта радуга была настолько невероятно яркой, настолько невероятно насыщенной, что у меня перехватило дыхание и зарябило в глазах.
– Это… это восхитительно! Это так прекрасно! Это просто невозможно! – я не сразу обрёл дар речи. – Она такая чёткая!
– Всё потому, что это не капельки воды, а сконденсированная жидкая радуга, – лекторским тоном сказал стоящий рядом Найтглоу. – Подобное происходит при резкой смене давления. Мы называем это явление Звуковой Радужный Удар.
– Луна тоже так могла. Она вообще замечательно летала, – с грустью в голосе внезапно произнесла Селестия. – Но ночью радуги почти не видно, сестрёнка тогда сильно опечалилась по этому поводу.
– При всём моём уважении, Ваше Величество, – обратился к ней Шарп Сноу. – Но принцесса Лу…
Селестия внезапно быстро вскинула переднюю ногу, командующий моментально замолчал. Повисла неловкая пауза. Я переводил взгляд с принцессы на пегаса и обратно.
– Не нужно напоминать нам каждый раз, Шарп.
А вот Виндгаст расплатился за это представление тем, что поломал себе кости в обоих крыльях. Поэтому Пинк Пиллоу, Найтглоу и я пришли навестить его. Пегас, опёршись на гору подушек, сидел на просторной кровати, стоящей посреди одной из комнат дворца. Его крылья в раскрытом состоянии были примотаны бинтами к шине.
– Ну что сказал доктор? – начала разговор Пиллоу, раздвигая шторы и открывая окно. – Летать сможешь, как прежде? А то тут один капитан уже ушёл в отставку, – она толкнула копытом в бок Найтглоу, который сразу же окинул пегаску неодобрительным взглядом.
– Никакой отставки! – пегас погрозил Пинк Пиллоу копытом. – Вандерболты пропадут без меня. Война закончена, и контрразведка больше не нужна.
– А ты был контрразведчиком? Круто, я всегда подозревал, что обычного пегаса не будут просить доставить меня в Кантерлот, – при посторонних мне приходилось вести себя, как ребёнку, чтобы не вызывать ненужных подозрений и вопросов. – Расскажешь мне как-нибудь на досуге? Кстати, а кто такие Вандерболты?
– Это лучшие летуны в Эквестрии! – Виндгаст вскинул переднюю ногу в победоносном жесте. – До войны я был их капитаном. И сейчас буду, как поправлюсь.
– Знаешь, я кое-что могу сделать для тебя, – я хитро прищурился.
Прикоснувшись копытом к горшку на окне, я использовал магию Жизни, мой рог охватило зелёное сияние. Подобно вдоху я вобрал в себя всю жизненную энергию цветка, который тут же высох, и, подобно выдоху, влил её в крылья пегаса.
– Что? Что ты только что сделал? – Найтглоу смотрел на меня удивлённым взглядом, он явно был ошарашен.
– Я чувствую приятное тепло в крыльях, – вместо меня ответил ему Виндгаст.
– Я всего лишь использовал друидские способности. Теперь у Виндгаста кости срастутся быстрее. А уж что можно сделать с растениями… хотите, покажу вам? – порой я входил в роль настолько, что делал или говорил такое, что лучше было бы не делать и не говорить.
– Найти, если он и вправду поможет мне поскорее залечить переломы, я его сам буду учить летать! – пегас говорил таким решительным голосом, что мне показалось, что он сейчас же сорвёт с себя бинты и пойдёт меня учить.
– Да подожди со своими полётами! – воскликнул единорог. – Я никогда не видел такого проявления магии, – с этими словами он буквально поволок меня к двери.
– То есть как это «подожди»! – попытался остановить его капитан Вандерболтов.
– Виндгаст, – обратилась к нему Пинк. – Ты как будто первый день знаком с магами. Ты же прекрасно знаешь, как они себя ведут в таких случаях.
Вечером у меня вновь состоялся разговор с Селестией. Мы сидели в зале для совещаний – просторном помещении с длинным столом, во главе которого стоял небольшой трон, и множеством мягких стульев со спинками. Я ел печенье, а принцесса смотрела на меня самым добрым взглядом из всех.
– Мне тут Найтглоу поведал о том, как один аликорн пользовался совершенно непонятной магией, не рассказав мне, что владеет таковой. Интересно, кто бы это мог быть? – у меня ёкнуло сердце, однако взглянув на правительницу Эквестрии, я увидел располагающую улыбку, сияющую на её лице.
–Ну-у-у, даже не знаю, – улыбнулся я в ответ. – Может быть, и я.
– Ну, если «может быть, и ты», – игривым голосом продолжила она. – Тогда, может быть, расскажешь, что это?
– Это магия Жизни, магия друидов. Жёлудь Дерева Жизни всё-таки оставил во мне след.
– Очень необычно, – она подняла печение магией и поднесла его к моему рту. – А еще Найтглоу говорит, что у тебя нет хоть сколько-нибудь выдающихся способностей к магии. Как преподаватель в школе для одарённых единорогов он видел множество юных волшебников и сразу может определить уровень твоего магического потенциала.
– Ремиан, – проговорил я с набитым ртом, потом, проглотив, продолжил, – говорил мне примерно тоже, видимо, с классической магией у меня действительно туго. Но магия Жизни – это совершенно другое дело.
– Каждый аликорн наделён могущественной силой, особым даром.
– Не умею колдовать, не умею летать, управляю растениями. Похоже, что я больше земной пони, чем аликорн, а? – улыбаясь, я поднял одну бровь. Принцесса рассмеялась в ответ:
– Ха-ха-ха, это с рогом-то и крыльями?
– Если уж речь зашла о могущественных силах, – я оглядел комнату и на всякий случай стал говорить тише. – Это же полнейшая чушь, что ты каждое утро поднимаешь Солнце, а вечером опускаешь его. И про спутник тоже!
Селестия тотчас сама оглядела комнату, потом подошла к двери и выглянула в коридор. Видимо, она никого не увидела там, потому что закрыла дверь на щеколду, вернулась на место, но села не на трон, а на стул напротив меня и почти шёпотом сказала:
– Ш-ш-ш! Да, это действительно сказка для пони. Но в каждой сказке есть доля правды. Конечно же, я не поднимаю Солнце каждый день. Всего-то пару раз в течение года корректирую орбиту планеты, буквально на четверть дюйма – она показала копытами расстояние. – И раз в год, в день Празднования Летнего Солнцестояния, я подкручиваю планету, чтобы получалось целое число дней в году. Но всё же это отнимает огромное количество сил.
На этот раз Селестия не врала! Это было видно по её лицу, более серьёзному, чем обычно. До меня не сразу дошёл смысл услышанного. Она вращала целую планету? Невообразимо огромный шар, на котором живём, такой огромный, что мы почти не видим его кривизны. И она его вращает? Планета несётся вокруг звезды на сумасшедшей скорости по невообразимо большой окружности, а Селестия сдвигает орбиту? Попытка представить себе, сколько энергии требуется на подобное, моментально вызвала у меня головокружение.
– Так вот, значит, как Найтмэйр Мун хотела устроить вечную ночь! Остановить вращение планеты, – внезапно дошло до меня.
– Да, – моя собеседница поёрзала на стуле, который был ей явно мал. – Луна корректировала орбиту спутника. Конечно, она обладала чуть меньшими способностями, чем я, но тёмная магия наделила её чудовищными силами, – Селестия, как всегда, когда она говорила о Луне, нахмурила брови. – Однако теперь Найтмэйр Мун изгнана и не следит за спутником, это приходится делать мне.
– Но ведь так было не всегда! – я повысил голос, смутился и продолжил уже тише. – Я имею в виду все эти корректировки.
– Всегда. До аликорнов этим занималась правящая верхушка единорогов. И это они придумали сказку, не мы. А откуда они узнали, что нужно делать, я не знаю, – Селестия вновь поднесла ко мне печение. Дожевав, я продолжил:
– Но зачем это нужно? Неужели вы ни разу не пытались выяснить?
– Всё, что нам известно, это то, что пока мы корректируем орбиты, вся система сохраняет устойчивость. Мы не рискнули проверить, что произойдёт без нашего воздействия. Взаимоисключающих теорий на этот счёт много, но ни одна не доказана. Может быть, в будущем…
– И ещё одно, – я решился задать вопрос, который меня интересовал, пожалуй, сильнее, чем способы аликорнов удержать власть в своих копытах. – На счёт возраста моего тела. Сколько мне можно дать лет?
– Хм-м-м, – Селестия наморщила лоб. – За первый год жизни пони быстро растут, к своему первому Дню Рождения они уже умеют ходить и говорить. Дальше темп их роста замедляется, но примерно к пятнадцати годам они уже совершеннолетние, – она сделала небольшую паузу. – У аликорнов это растягивается на пять сотен лет, и почти всё это время они остаются детьми.
– ЧТО?! – я был просто ошарашен ответом, мои крылья сами собой расправились и поднялись торчком. – Столько лет прикидываться ребёнком! Столько лет я буду страдать от незрелости моего мозга! – я едва сдерживал непонятно откуда взявшиеся слёзы – ещё одно подтверждение того, что моя психика пока недостаточно устойчива.
– Я думаю, тебе не придётся, – ответила она, но я был настолько взволнован, что пропустил её фразу мимо ушей.
– И как апофеоз – пара столетий быть подростком с отключённым гормонами разумом? Проклятье! – от досады я стукнул копытом по столу. – Во что я вляпался?!
– Всё ещё интересуешься, сколько тебе можно дать лет? – спросила принцесса, дав мне отдышаться.
– Да, – я сложил крылья.
– Я бы дала от восьмидесяти до ста, – от этих её слов я судорожно вздохнул.
– Погоди, – внезапно мне пришла в голову пугающая мысль. – Как же ваши родители растили вас? Это же, – я быстро прикинул в уме. – Тридцать лет младенчества, с криками по ночам, грязными пелёнками, невозможностью понять, что вам нужно, и постоянной заботы! У кого хватит терпения на всё это?
– Наверное, череда сменяющих друг друга нянек.
– А потом детские капризы, слёзы, царапины и ушибы и всё это в течение столетий…
– Это как раз я застала. Луна осталась сиротой, будучи ещё девочкой, и на меня легли ещё и заботы о её воспитании. И ничего же, вырастила. Так что и тебя, солнышко, выращу, – принцесса посмотрела на меня взглядом буквально несущим доброту.
– Не надо, я как-нибудь сам.
Я слез со стула и направился было уже к двери, как вдруг Селестия вспорхнула, перелетела через стол и зажала меня в своих объятиях. Я с ужасом подумал о предстоящих сотнях лет подобной жизни, но меня куда больше напугало то, что часть меня была вовсе не против такого. Мне нравилось, когда она вот так меня обнимает, казалось, что всё это время мне не хватало любви и заботы.
Следующее утро было первым утром в Эквестрии, когда я проснулся от кошмара. Мне снилось, что я бежал по каким-то офисным помещениям, заставленными столами, мягкими стульями и стопками бумаг. Свет мигал и порой гас, и это было очень плохо, потому что за мной гналась тьма. Я знал, что мне нужно бежать вперёд, туда, где находилось моё спасение, но тьма не отставала, а наоборот, нагоняла меня. Я боялся даже оглянуться и поэтому бежал изо всех сил, и наконец-то увидел дверь, из которой лился свет. Я едва успел забежать внутрь, захлопнуть дверь и повернуть замок. Комната была пустой и состоящей из одних только прозрачных панелей, от которых вовнутрь лился матовый свет, здесь не было тьмы, вообще не было, я спасся. И тут я почувствовал, что тьма обхитрила меня, она уже была в комнате, в единственном тёмном месте в комнате – в моих зрачках, откуда сразу же начала течь струями чёрного тумана. Я закричал, а тьма превратилась во множество туманных змей, которые вцепились в мои пальцы и стали их отгрызать. Я замахал руками в попытке избавиться от них и проснулся, маша копытами. Я тяжело и часто дышал, был весь покрыт горячим потом, и хотя солнце ещё только собиралось всходить, понял, что уже не смогу заснуть.
За следующие несколько месяцев я подробнее узнал о строении общества пони и пришёл к выводу, что моя афера удалась на все сто. Моё новое положение стоило того, чтобы расстаться с пальцами, пересесть на вегетарианскую диету, получить детское тело и быть затисканным Селестией. Кьютимарки, как я выяснил, не являлись знаком касты или должности, которую обязан будет занимать пони, они были отражением того таланта, которым он обладал. Каждый индивидуум в этом обществе занимался тем родом деятельности, каким он хотел, и одновременно тем, к которому имел талант. Я попал в утопию, в настоящее идеальное общество, где не существовало полных обывателей или личностей, влачащих жалкое существование, занимаясь тем, что им противно, но необходимо для выживания. Что уж тут таить, в душе я всегда мечтал сам построить общество, где одарённые индивидуумы получили бы огромные преимущества и привилегии, не притесняясь теми, кому повезло оказаться наверху. В своём родном мире, получив власть, я мог бы всего лишь попытаться устроить нечто подобное с гарантированно плачевным результатом, но тут утопия существовала в уже готовом виде. Я чувствовал себя… дезориентированным. Моя мечта сбылась? Скорее её сбыли за меня. Я получил результат, но не процесс. Что дальше? Я решил не расстраиваться, не унывать и не погружаться в пучину экзистенциального кризиса, ведь рано или поздно у меня появится новая мечта и новая цель в жизни.
Я почти отошёл от своих «приключений» и жил, наслаждаясь новой беззаботной жизнью, теперь лишь сны стали напоминать мне о прошлом. Во снах я снова был человеком в своём родном мире: водил машину, читал книги по средневековой истории или же делал какую-нибудь тонкую работу, типа вдевания нитки в игольное ушко или разбор часов специальной отвёрточкой. Подобные сны после пробуждения оставляли болезненный след, потому что пальцев у меня больше не было, а память о них сохранялась. И хотя находясь в обществе пони я забывал об этом факте, но, оставаясь наедине, чуть ли не на потолок лез, ощущая их острую нехватку. Впрочем, даже подобные сны стали мне сниться реже, и вообще со мной стали происходить странные вещи. Помимо того, что я порой не мог остановиться и продолжал вести себя, как ребёнок, появились и более тревожные симптомы. Однажды я внезапно вспомнил, кто я такой. Сам факт того, что я забыл, кто я, уже пугал, но я решил не обращать внимания, списав подобное на наваждение или полуденный сон. После второго и третьего случаев я действительно забеспокоился и решил спросить ту, которой только и мог довериться – Селестию. Принцесса ответила, что у неё сейчас особенно много дел, и она сможет поговорить об этом только завтра. Меня это пугало ещё сильнее, а вдруг я забуду, кто я, буду называть Селестию мамой и считать, что всегда жил в Эквестрии?
В назначенный день ближе к вечеру мы опять сидели в личных покоях Селестии, и я, как всегда, ел печенье с большого блюда, которое она принесла с кухни.
– Всё ещё помнишь, о чём хотел со мной поговорить? – начала она.
– Очень смешно, – я был предельно сосредоточен. – Я напоминаю себе актёра, который настолько вжился в роль, что уже слабо отличает себя от героя пьесы. Только тут всё ещё хуже.
– Мои родители рассказывали нечто подобное, – спокойным голосом ответила мне правительница Эквестрии. – Всё дело в том, что, даже будучи человеком, ты не можешь не взаимодействовать с обществом, а значит, придётся играть роль аликорна. Вот только после представления герой пьесы превращается в актёра, возвращается из произведения в реальный мир. А тебе возвращаться некуда. В Эквестрии никто тебя не воспринимает как человека в теле аликорна.
– Подожди, подожди, – прервал я её. – Дай мне подумать. Ну да, Эфены воспринимали меня именно так, и я вёл себя соответствующе.
– А здесь – нет. Поэтому очень скоро ты из человека в теле маленького аликорна превратишься в маленького аликорна, который раньше был человеком, – её слова колокольным звоном отдавались у меня в голове.
– Я не хочу ни в кого превращаться, мне важно оставаться таким, какой я есть!
– Боюсь, не получится, – Селестия покачала головой. – Ты не можешь жить без общества, а общество пони отторгнет человека со всей его жестокостью, циничностью и презрением. Лучше всего тебе сейчас расслабиться и не мешать процессу превращения, а иначе может развиться раздвоение личности и прочие психические расстройства.
– Я рискну! – воскликнул я, но сердце моё бешено стучало, а на лбу выступил пот.
– Послушай, – она подошла ко мне вплотную и присела, почти легла, напротив меня так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. – Сейчас я говорю с тобой, как с человеком, наверное, в последний раз, во всяком случае, надеюсь на это. Зачем ты упрямишься? Это ни к чему хорошему не приведёт.
– Но ты хоть сама понимаешь, что просишь? – я просто не знал, как реагировать на её поведение. – Ведь это же означает смерть меня как личности! Я, такой, как есть, перестану существовать, а вместо меня будет кто-то другой!
– С чего это ты взял? Может быть, ты ещё думаешь, что утром просыпается совсем не тот, кто засыпал вечером?
– Нет, – её утверждение было довольно спорным, но как назло я сам придерживался того же мнения что и она. – Но…
– Знаешь, у нас есть две пословицы: «с годами пони меняются» и «пони не меняются никогда», уверена, что и ты их слышал, они верны для любых разумных существ, причём обе сразу. Это значит, что некая часть в нас меняется постоянно, а другая – никогда. Ты останешься тем же, кем и был, но в обществе будешь вести себя иначе.
– Подожди, – кажется, до меня стал доходить смысл её слов. – Ты хочешь сказать, что напрямую с личностью может общаться только она сама, все прочие общаются с масками, манерами поведения, которую эта личность надевает. И что я, как личность, память, логика, способ мышления и построения умозаключений, останусь собой. Вот только вместо того, чтобы надевать маску аликорна поверх маски человека, я буду надевать маску аликорна непосредственно на своё неизменившееся «я»? А маски человека исчезнут за ненадобностью?
– Именно, мой умница! Видишь, ты лучше меня можешь облекать мысли в слова!
Я не сразу понял, какая эмоция отражалась на её лице. Это была… гордость? Да, это была гордость, гордость за меня! Это было лучшее доказательство того, что Селестия не желала мне ничего плохого. Она поднялась на ноги.
– Ну, так что?
– Готовься, Селестия, – я выдержал небольшую паузу. – Скоро тебе придётся уговаривать меня есть люцерну.
Лицо принцессы расцвело улыбкой облегчения. Она была по-настоящему счастлива. Ещё бы! Селестия, подталкиваемая своим материнским инстинктом, получила то, что хотела – приёмного сына, которого можно растить и о котором можно заботиться следующие несколько сотен лет. Размышляя, я выпустил свою собеседницу из виду и чуть не вскрикнул от неожиданности, когда она присела позади меня и обняла.
– А ещё мне родители рассказывали, что в детстве я был жутким сладкоежкой.
– Не беспокойся, солнышко, располнеть я тебе не дам.
Когда Селестия стала ласково гладить меня по голове, моё сердце наполнилось душевной теплотой, радостью, умиротворением и ответной любовью.