Памятник

Тысячу лет стоит он в королевском саду.И лишь память спасает от забвения...

Свити Белл Принцесса Селестия Найтмэр Мун

Хрупкое сердце

Короткая история об ожидании, жареном сене и о том, как опасны молчание и одиночество для сердца. Действие происходит на заднем плане в серии «Время с Твайлайт» (S4E15)

Пинки Пай ОС - пони

Колыбель пони

После изобретения первых космических кораблей пони Эквестрии начали стремительно расселяться в космосе, но быстрое расширение привело к распаду единой империи на множество мелких звёздных государств, а Эквестрия оказалась давно потерянной среди звёзд. Одно из таких государств - Содружество Хуфиониса, отправляет очередную экспедицию на поиски потерянного мира.

ОС - пони Кризалис Чейнджлинги

Переплетённые сердца

Прошло два года с возвращения Луны и год с тех пор, как сёстры познали истинные глубины своей любви. На первую годовщину пара получает письмо от Твайлайт Спаркл, в котором та, по простоте душевной, интересуется насчёт подарка Луны её сестре. После небольшого пинка от Селестии, Луна соглашается встретиться с Твайлайт в её замке, дабы обсудить этот вопрос, а также множество других, накопившихся у Принцессы Дружбы за долгие годы. Когда одна встреча превращается в две, в три, а затем и вовсе становится неотъемлемой частью их жизни, разве удивительно, что две пони сближаются?

Твайлайт Спаркл Рэрити Принцесса Селестия Принцесса Луна Принцесса Миаморе Каденца

Долг

Эта история об одном из солдат Сомбры, которого схватили и заточили в камень на пять тысяч лет. Но через пять веков магическая печать рушится, и герой оказывается в новом, неизведанном мире. Сможет ли он исполнить свой долг перед королём, и королевством которого нет?

Принцесса Селестия Принцесса Луна Другие пони ОС - пони Король Сомбра

Богиня Пустыни

Принцесса Селестия — гордая наставница выдающейся пони. Эта кобылка прочла всё, что смогла найти в обширных Кантерлотских библиотеках, и до смерти скучает на уроках в школе для одарённых единорогов. Также ей суждено стать обладателем элемента Магии и, возможно, унаследовать трон Селестии. У единорожки есть недостатки, но Селестия пытается научить её магии дружбы и тому что на самом деле важно в жизни. Если бы только Сансет Шиммер перестала препятствовать попыткам принцессы.

Принцесса Селестия Сансет Шиммер

Фестралы и места их обитания

Культивировать может каждый! Даже пони. Всего-то и надо, что найти подходящего наставника. Но если на вас обратила своё благосклонное внимание сама Найтмер Мун, то никаких проблем уж точно не будет. Ведь не будет же?

ОС - пони

Пузырьки (Еще одна версия перевода)

Очень милая зарисовка о детстве Дерпи.

Дерпи Хувз

Звон колокольчиков

Снежинки падают с небес, а в далеке звенят колокольчики...

Твайлайт Спаркл Принцесса Селестия Принцесса Луна ОС - пони

Осень в небе

Один день из жизни двух очень разных и очень похожих по-своему пони. Лёгкий шиппинг и осень.

DJ PON-3 ОС - пони Октавия

Автор рисунка: aJVL

Fallout: Equestria - Ископаемое (The Fossil)

Глава 15: Эдельвейс

"Ископаемое" (The Fossil)

Авторы: Lucky Ticket и Alnair.
Редактор: California.

Оригинал на google docs

Дорогой дневник.

Сегодня очень радостный день. Мой талант наконец-то заметили! Даже здесь, под землёй нужны художники! Сама Смотрительница поручила мне оформить кольцевой балкон Атриума в преддверии Первых Эквестрийских игр в истории нашего Стойла! Это будет грандиозно!!! Я уже исписала несколько альбомов. Эскизы, цветопробы, идеи! Впервые со времён окончания училища у меня такой творческий подъём. Папа, мама, вы бы очень гордились мной!

Это фреска. Метров 25 в длину и не меньше 3-х в высоту. Основные контуры уже нанесены. Жутко ноет челюсть – устала держать угольный карандаш. Выходит не совсем так, как я задумывала. Проще что ли… Неожиданно много пустот, требующих заполнения. Да-а... Определённо, поправка на размер холста неизбежна.

“Краски… Цвета войны совсем не подходят для того, что я задумала. Но других на складе просто нет. Как бы я их ни смешивала, как бы тонко ни пыталась накладывать друг на друга, всё равно получается агитационный плакат. Ненавижу! Завтра попробую раздобыть другие белила. Может, ядовитость хоть немного уйдёт...

Удивительно, но белила “арктический камуфляж” замечательно подошли. Краска ложится тонко и ровно, и слой сохнет не дольше получаса. А ещё я явно недооценила ассортимент наших складов. Нашла несколько банок какой-то “светомассы постоянного действия”. Если погасить лампы, краска светится прямо в банке! Понятия не имею, как это работает. Наверное, внутри содержится какой-нибудь магический пигмент. Украсила часть небосвода звёздами, а заодно и накрасила копыта – теперь могу читать книги в полной темноте! Флари просто умрёт от зависти!!!

Работа над фреской отнимает все силы. Если кто-нибудь скажет, что создавать монументальные полотна – увлекательно и легко, я громко рассмеюсь ему в лицо. Встаю в 6 утра, наспех завтракаю, затем смешиваю краски до получения нужной палитры. А далее в течение всего дня веду борьбу с масштабом: монотонно окрашиваю огромные пустоты валиком, наношу грубой кистью светотени, в надежде придать хоть какой-то объём этой несуразной громадине, и на десерт постоянно перемещаюсь взад-вперёд, чтобы получить общее впечатление от рисунка. Всё это выматывает настолько, что у меня начисто пропал аппетит. Уже который день я пропускаю обед, удовлетворившись лёгким ужином. Хотя казалось бы. А вот спать хочется столько же, если не больше. Но не время разлёживаться! До Эквестрийских игр осталось чуть больше полутора месяцев. Я должна успеть!

Заболела. Что ж, этого следовало ожидать. Нерегулярность питания и постоянный сквозняк в Атриуме сделали своё дело. Начальство ещё не знает. Стараюсь не показывать слабость, работаю как и прежде – по 12 часов в сутки. Знобит, трясутся копыта, болит голова. Иногда подкатывает тошнота. Какой уж тут аппетит? А ещё начались сны о прежней мирной жизни в родном Клаудсдейле. Как же давно это было... Завтра суббота. А значит, у меня есть целых два дня, чтобы привести себя в порядок.

Вечер понедельника. Меня по-прежнему знобит, и во всём теле ощущается ломота. Таблетки помогают мало. Что хуже всего, Флари догадывается о моих проблемах. Сегодня она пристально наблюдала за мной из-за колонны. Думала, что я не видела, наивная. Надеюсь, у неё хватит ума держать язык за зубами.

Вчера снились мама с папой. Глядя прямо на меня, они качали головой, но так и не сказали ни слова. Что я делаю не так? Вкалываю не жалея себя? Да, мне не очень хорошо, но придётся потерпеть. Я почти закончила. Те, кто увидят мой труд будут поражены. Уверена, когда на церемонии открытия Игр погаснет свет, моя картина засияет в темноте подобно самым изысканным витражам из Кантерлота. И всё благодаря тем удивительным краскам. Как же мне повезло найти их!

Среда. Не отработала и половины смены. Тошнит и жутко кружится голова. Похоже, я чем-то серьёзно отравилась. И пусть желудочный порошок отодвинул боль на задний план, больше терпеть нельзя. Записалась на приём к врачу на 6 вечера.

Селестия! Что я такого натворила?! Во что такое я вляпалась?! Меня поместили в медицинский бокс и не выпускают вот уже целые сутки! Еду подают через щель в стене в плотно запаянных пакетах. Посуда одноразовая.

Я что, заразна?!

Нервы сдали уже настолько, что к вечеру из хвоста выпало несколько волосинок. Дожили! Похоже, у меня системное расстройство организма на нервной почве. А доктора так и не идут на контакт. Только берут анализы и регистрируют показатели организма. Хорошо ещё, что в боксе имеется свой терминал. Да, я не могу выйти на внешние фреймы, но все личные файлы доступны по обычному паролю. Странные у них тут порядки…

Изоляция. Полная. Попытка уговорить доктора Снаута передать весточку подругам была встречена жёстким отказом. Я на карантине, и сколько он продлится наш уважаемый эскулап не знает. Или просто не хочет говорить. Непробиваемый тип.

Нне ммогу писать, но ннадо.

то что я ссейчас услышала -страшно/

очень. Копыта ддрожат как у.. Нет. Всё потом.когда успокоюсъ.

Если это вобще взможно. .

Жила была на свете одна глупая пони. До того глупая, что жить ей теперь осталось очень недолго. Да. Я заразилась. Но не микробами, бактериями или вирусами, нет. Всё гораздо страшнее. Та краска. В ней всё дело! Загадочный светящийся пигмент радиоактивен! Оказывается, с такими красками могут работать только единороги, причём, обязательно в защитных костюмах. Какая уж тут кисть в зубах?!

Но я же не знала! И кладовщик тоже ничего не знал! Работая над фреской, я каждый день пичкала себя страшным ядом! Этими… как их… радионуклидами. Облучила себя и снаружи, и изнутри. И никакой антирадин тут, ясное дело, не поможет.

Селестия, что же теперь со мной будет?! Что разовьётся раньше? Катаракта или рак пищевода? Флари, Китс, почему вы не приходите повидать старую подругу? Неужели вам до сих пор ничего не сказали?!

Дорогой дневник. Внутри всё горит и очень хочется пить. Игры послезавтра, да только я, скорее всего, до них не дотяну. Главное, что фреска закончена. Оказывается её не стали сдирать и переделывать. Просто дорисовали несколько незаконченных фрагментов обычной безвредной краской, а затем наглухо закрыли по всей площади листами освинцованного стекла. Достаточно толстыми, чтобы погасить опасное излучение.

Подруги плакали навзрыд, когда рассказывали мне об этом. Сегодня за приличное вознаграждение их, наконец-то, допустили ко мне в палату. То ещё зрелище: две зарёванные пони в жёлтых прорезиненных костюмах и с респираторами. Ни дать ни взять – бойцы батальона химзащиты после внезапной атаки горчичным газом.

Не думаю, что они были готовы увидеть вместо дражайшей подруги такое жалкое существо. Грива выпала до последнего волоска ещё на той неделе, перья я начала терять примерно тогда же, а сейчас ещё и шерсть облезла местами. Ощипанная курица, больше не способная на слёзы – вот кто я теперь такая...

Да. Всё что могла, я уже выплакала. Сотни раз успела пожалеть себя и тысячи раз проклясть судьбу-злодейку. Я больше не боюсь умереть. Вернее, мне страшно обидно, что всё закончится вот так, но моё время уходит. Не в том смысле, что мне осталось жить всего ничего. С этим я уже смирилась. Уходит та старая добрая Эквестрия, частичку которой я так надеялась обрести здесь, в Стойле. Глядя на все эти конструкции кругом, на бетонный купол, закрывший от нас Солнце, на серые рабочие комбинезоны, поверх которых словно налеплены невесёлые, полные забот одинаковые лица, я всё больше понимала, что в пони что-то сломалось, раз они стали такими… блёклыми. Даже если бы мне дали все краски мира, я смогла бы раскрасить стены вокруг, но вряд ли бы мне удалось раскрасить их души. А теперь у меня не осталось ни красок, ни времени.

Наверное, пора прощаться.

Это последняя запись в моём дневнике. Пусть и нерегулярно, но я вела его ещё со школы. Оставила на его страницах – тогда ещё бумажных – множество воспоминаний, сохранила семейные истории и просто мысли вслух, пусть немного наивные, но навеянные общением с конкретными пони. Я благодарна всем тем, кто меня окружал, благодарна своим родителям, которые вырастили меня такой и, конечно, подругам, которые смогли добраться до меня несмотря ни на что. Вы – лучшие.

Жаль, что всё так вышло. Встретимся снова – в чертогах Принцесс.

Навеки ваша Н.Б.

Дорогой дневник.

Ночка умерла в 7.28 утра. За считанные часы до открытия Игр. Если бы в этот момент у меня над головой послышался лёгкий шелест невидимых крыльев, я бы ничуть не удивилась. Наверное, нехорошо писать такое, тем более, в её личном дневнике, но всё же… Мне кажется, что Ночке повезло больше, чем всем нам. Она никогда не интересовалась политикой и обществом. Жила в своём замечательном придуманном мире по ту сторону холста и, наверное, была счастлива.

А между тем, тучи сгущаются. Многие должны понимать, что очень скоро жизнь в нашем Стойле изменится. И изменится на годы вперёд. Сегодня все мы слышали “тронную” речь нашей первой Смотрительницы – Лайтнинг. Мне очень не понравились её слова про программу превращения нас в “настоящих пегасов”. Что бы это ни значило, звучит жутко. В истории нашего народа уже было несколько подобных эпизодов, и каждый из них неизбежно приводил к жертвами среди ни в чём не повинных граждан.

И первые шаги уже сделаны: Смотрительница учредила в Стойле некий Комитет Лояльности, который возглавила небезызвестная нам всем Флоу Дагер. Поначалу я думала, что кто-то просто распускает слухи, но сегодня ребята из этого самого Комитета наведались ко мне. Вели себя невероятно раскованно и нагло, задавали дурацкие вопросы о Ночке и её фреске, угрожали мне арестом за соучастие. На вопрос: “В чём?” ответили, что вся история с красками – тщательно спланированная диверсия против Стойла, и что у них скоро появятся доказательства.

Вытолкала их взашей. Пока у тебя ещё есть права и привилегии, пользуйся ими на всю катушку. Потому что скоро у тебя их попросту не останется… Они вернутся. Сегодня, завтра, с бумагами или без. Будут убирать тех, кому не нравится линия руководства. Такие вещи не меняются нигде и никогда. Сопротивляться бесполезно, и бежать тоже некуда. Что ж, я буду готова. Я уже готова.

Флари Раш.

Я понемногу отходила от жуткой истории, найденной в одной из пронумерованных папок. Многие файлы были повреждены или же имели неизвестный формат, а вот этим повезло не только сохраниться, но и быть прочитанными через столько лет. Судя по описываемым в них событиям, файлы относились к моменту запечатывания Стойла 148.

– Свити? Откуда все эти данные? Не похоже, чтобы это были записи Грин.

– О, у твоей знакомой очень интересный ПипБак. Опытный образец, – механическая единорожка довольно зажмурилась, предвкушая возможность завести беседу на любимую тему.

– Рассказывай, – ответила я скорее для того, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

– Ну, так-то тут ничего сложного и нет. В том самом чудо-городе, откуда мы все только что приехали, для нескольких Стойл были изготовлены ПипБаки экспериментальной серии. Они отличались повышенной ёмкостью кристаллов памяти, а также весьма интересными вмешательствами в программное обеспечение...
“Кристаллы. Ну, разумеется. Весь Поларштерн был помешан на кристаллах”.

И тут в мозгу будто щёлкнуло.

– Свити, а можно нескромный вопрос?

От неожиданности единорожка даже запнулась на полуслове.

– Да, конечно, задавай, – ответила она, рассеянно хлопая ресницами.

– То, что ты сказала про ПипБак… Ты узнала об этом только сейчас?

– И да, и нет, Додо. Дело в том, что многие блоки моей базы данных хранятся в разрозненном виде. Я знаю о различных технологиях, но часто не имею представления, где и когда они применялись. Всё-таки секретность есть секретность. В данном случае недостающей частью мозаики стал серийный номер ПипБака Эмеральд Грин.

– Вот оно как, – задумчиво бросила я. Интересно, каких таких “нескромных вопросов” на самом деле опасалась эта леди с электронными мозгами?

– Так вот, вернёмся к нашему ПипБаку, – продолжила Свити, заметно расслабившись, – как я выяснила, главная его особенность заключается в том, что при удалении файлов они не стираются с накопителя, а переносятся в системную область, закрытую для рядового пользователя... Но я-то не рядовой пользователь, – на последних словах в голосе белоснежной кобылки даже прорезались знакомые нотки бахвальства. Глядя на лицо, наполовину обмотанное бинтами и на острый обломок рога, выглядывавший из-под зефирно-розовой пряди я подумала про себя: “Да уж точно, не рядовой”, – и улыбнулась.

– В общем, эти папки были удалены, и Грин о них не знала, верно? – резюмировала я.

– Или же она сама их удалила за ненадобностью.

– Понятно. Но где же тогда её личные файлы?

– Вот тут, – единорожка коснулась копытом своей головы. – Файлы оказались слишком большими для памяти твоего ПипБака. Кроме того, мне требовалось проверить их структурную целостность. Это видеофрагменты, снятые три года, семь месяцев и пять дней назад. Я вырезала “битые” кадры, из-за которых видео замирало, кое-где отрегулировала яркость и по возможности нормализовала звук. Затем склеила файлы в единый видеопоток, с которым теперь можно работать дальше.
“Молодец какая”, – подумала я, глядя на экиноида, но в следующую секунду кобылка произнесла такое, от чего внутри у меня всё похолодело:

– Додо, тебе придётся его посмотреть.


Это не было похоже на погружение в орб памяти. Совсем. Изображение выглядело так, как если бы я наблюдала его из кинозала нашей Библиотеки, причём, сидя в первом ряду. Оно было крупным, зернистым и, в отличие от записи из орба, совершенно плоским. Качеством цветопередачи запись тоже не отличалась. Из-за низкой освещённости картинка была изрядно зашумлена, и в ней преобладали жёлтые полутона. Но, пожалуй, самым необычным во всём этом зрелище было то, что оптика устройства, через которое велась съёмка давала очень сильные искажения по краям, отчего все вертикали и горизонтали выглядели дугами. Похоже, создатели устройства преследовали своей целью обеспечить камере как можно больший угол обзора.

Судя по всему, запись шла с портативного видеорегистратора, закрепленного где-то в районе головы носителя. Изображение неприятно подрагивало, и от этого меня в скором времени начало мутить. Эмеральд, если это, конечно, была она, шла по широкому коридору, где под самым потолком висели динамики внутренней связи, работавшие на полную мощность. В отличие от безголосой записи из Поларштерна, звук здесь присутствовал и ещё как!

Хорошо поставленный голос вещал о каком-то событии, до начала которого оставались считанные минуты. Сразу вспомнились древние матчи по хуффболу, виденные мною в одном из киножурналов: те же торжественные и громкие фанфары, те же восторженные и энергичные интонации диктора. Вот только смысловое наполнение здесь оказалось другим:
“...я говорю о том событии, которое мы все так долго ждали. Я говорю о тех мечтах, которым вот-вот суждено сбыться. В течение целых поколений мы приближали этот великий день. И когда я говорю “мы”, я подразумеваю не только наших славных предков, но и всех нас. Сегодня определятся лучшие из лучших. Те, кто достойны покинуть родное Стойло, чтобы утверждать наши великие идеалы и в небе, и на земле. Но прежде чем это произойдёт, вас ожидает последнее испытание, призванное исключить саму возможность ошибки. И имя ему – “Эквестрийские игры!”
Ого, какое везение, Додо! Тебе выпал шанс увидеть – пусть и не своими глазами – не только знаменитую довоенную традицию пони, чудом сохранившуюся в этой бетонной дыре, но и событие, возможно, ещё более редкое – торжественую расконсервацию целого Стойла!

По мере того, как мы продвигались по коридору, из его боковых ответвлений выныривали всё новые “лучшие из лучших”, и очень скоро впереди образовалась целая толпа, шедшая в том же направлении. Что примечательно, толпа эта состояла исключительно из пегасов.
“Грин выросла среди себе подобных”, – тут же вспомнились слова полковника Эйсбрехера. И теперь, разглядывая своих соседей, я начинала понимать, какие именно пегасы окружали её с самого рождения. Рослые, крепкие, выраженного спортивного телосложения, они проходили мимо, преисполненные внутреннего достоинства. Их тела были одеты в облегающие костюмы, как нельзя лучше подчёркиваюшие рельеф мускулатуры, а гривы и хвосты либо коротко острижены, либо сплетены в тугие косы и дополнительно зафиксированы специальными повязками.

Что там говорила подруга той художницы из дневника? Превращение в “настоящих пегасов”, да? Судя по всему, оно удалось на славу. Даже без пояснений диктора становилось ясно, что в Стойле 148 велись целенаправленные работы по улучшению породы пегасов, а проще говоря, исследования в области генной инженерии. Несмотря на различия в цветах масти и гривы, внешне жеребцы и кобылы одного возраста походили друг на друга как родные братья и сёстры. Особенно это касалось молодняка.

Вообще, участников Игр можно было очень легко поделить на три возрастные группы: юные, молодые и зрелые. Ни тебе представителей старшего поколения, ни малолетних жеребят. Впрочем, глядя на тёмно-синюю спортивную форму, в которую здесь были одеты буквально все, я решила, что дети со стариками и не должны были принимать участие в Играх.

Но помимо сходства во внешности и одинаковой одежды всю эту толпу объединяло и кое-что другое. Пожалуй, самым правильным было бы назвать это “духовным единением”. Глядя на жемчужно-белые зубы, сжатые не то в улыбке, не то в оскале, на глаза, лучившиеся бесконечной уверенностью в себе, на плавные размеренные движения, за которыми угадывалась выучка не хуже военной, я легко представила себе, что стало бы с Поверхностью, выберись вся эта братия наружу. И ужаснулась.

Но, если верить полковнику, в итоге до границы Великого Анклава Пегасов добралась только Грин, и почему произошло именно так, мне ещё предстояло выяснить. В мозаике по-прежнему не хватало элементов, поэтому всматриваясь в одухотворённые лица спортсменов, я с нетерпением ожидала: что же случится дальше.

Коридор закончился наклонным тоннелем, в котором располагались шесть лестниц с движущимися ступенями. Сегодня они все работали на подъем, и если бы кому-то вдруг потребовалось спуститься вниз, он был бы вынужден лететь над самой толпой.

Но никто и не думал двигаться с места. По всей видимости, спортсмены берегли силы для предстоящих испытаний. Держась за резиновые поручни, они все разглядывали друг друга: кто настороженно, а кто с интересом. И в то время, как молодняк упражнялся в словесных баталиях на предмет размера крыльев и кривизны копыт, старшие спокойно обсуждали свои прежние достижения. Впрочем, выхватить из этого фона что-то осмысленное не представлялось возможным, поскольку над гулом сотен возбужденных голосов доминировала речь диктора, гремевшая у меня в ушах в такт механизмам эскалатора:
“Мы стоим на пороге великой эры. Эры воцарения нового порядка. Последние Игры в истории нашего Стойла станут эффектным прологом для триумфального возвращения пегасов на Поверхность. Покажите всё, на что вы способны…”
Запись прервалась. Свити предупреждала, что сшила её из нескольких отдельных файлов. И следующий фрагмент перенёс меня непосредственно к месту главного действия – арене стадиона. Я невольно прищурилась от яркого света, одного из прожекторов, бившего мне прямо в глаза. Частичное погружение, чтоб его. Всё-таки одно дело видеть такое на экране терминала и совсем другое, когда изображение транслируется прямо на сетчатку глаза.
“Грин, ну подвинь голову”, – взмолилась я, и в ту же секунду, в дополнение к частичному ослеплению, по ушам ударили первые аккорды торжественной мелодии.

– Свити, звук! – процедила я сквозь зубы.

– Ой, Додо, прости! Я забыла, что у тебя другая чувствительность к звуковым колебаниям… Нормализую уровень.

Шквал нот превратился в некое подобие гимна, и Эмеральд наконец повернула голову. Мы стояли в длинной шеренге – одной из тех, что тянулись вдоль трибун стадиона, и пока звучала музыка, каждый без исключения пегас, находился ли он на арене или же наблюдал за открытием Игр с трибун, держал левое копыто у сердца. Признаться, выглядело это впечатляюще.

Но вот музыка стихла, и взгляды собравшихся устремились наверх, туда, где располагался так называемый кольцевой балкон, знакомый мне по недавно прочитанному дневнику. Судя по всему, радиоактивная фреска Ночки располагалась прямо у меня за спиной, но проверить это я не могла при всём желании. Та же часть балкона, что попадала в поле моего зрения ровно по центру разрывалась прямоугольным выступом комментаторской кабины с открытой площадкой для почётных гостей. И вот теперь прямо по центру этой площадки подобно капитану на мостике корабля стоял статный жеребец в ярко разукрашенном спортивном костюме, отдалённо напоминавшем лётную форму легендарных “Вондерболтов”. О-о-о, глядя на то, как пегас держал себя перед публикой, нетрудно было догадаться, кто он такой!

При появлении Смотрителя стадион буквально взорвался одобрительным топотом копыт и хлопаньем крыльев.

– Хар-бин-джер. Хар-бин-джер! – скандировали трибуны. Было видно, что глава Стойла пользовался среди местных огромной популярностью. Думаю, нашей престарелой мымре стоило бы у него поучиться. В какой-то момент к возвышению подлетела молодая пегасочка и водрузила на голову Смотрителю золотистый лавровый венок.
“Богини, как это трогательно”.

Осенённый этим древним атрибутом высшей власти, пегас пододвинул к себе микрофон, и взял слово:

– Друзья! Жители Стойла! Вот и наступил тот момент, когда сердца вновь переполняют эмоции и каждый из вас рвётся в бой. Но не спешите. Потерпите ещё немного. В этот знаменательный день я хочу напомнить вам о том, что Эквестрийские игры – это не только состязание в силе, ловкости и отваге. Это наш с вами билет в будущее. Будущее расы пегасов. Оставив далеко в прошлом слабость, трусость и наследственные болезни мы как никогда прежде близки к нашей цели – сделать государство пегасов снова великим…

Ого! Это был тот самый диктор, которого я слышала по внутренней связи. Несмотря на специфическое построение фраз, голос Харбинджера звучал невероятно убедительно. Та уверенность, с которой он обращался к публике выдавала в нём прирождённого лидера, способного повести всех этих пони за собой хоть на край света. Признаюсь, что его хорошо поставленный баритон очаровал даже меня. Несмотря на понимание того, что в Стойле 148 творились поистине ужасные вещи, какой-то части меня хотелось продолжать слушать этого яркого, необычного пони. Было в его странной речи что-то особенное, доверительное и, если угодно, гипнотическое. Что-то такое, что позволяло почувствовать себя “своим”, а значит, частью чего-то большего. Судя по всему, пегас это прекрасно понимал и умело пользовался.

Если отбросить всю идеологическую мишуру, выходило, что в жизни Стойла 148 так называемые “Игры” имели ключевое значение. Как бы это дико ни звучало, они были призваны отсеивать наиболее слабых и бесполезных с точки зрения Стойла индивидов. Харбинджер называл это “Великим отбором”. Подобные процедуры вошли в жизнь Стойла далеко не сразу. Сперва оказавшихся в самом низу турнирной таблицы просто лишали права завести потомство, но, спустя несколько поколений, мудрые руководители решили, что зря кормить “генетически неполноценных” сограждан слишком накладно. Вот тогда-то Эквестрийские игры и приобрели современный размах. Теперь самые слабые погибали от копыт своих сородичей прямо на стадионе.

И пегасы добились своего. В какой-то мере. За двести лет Великого отбора они существенно преуспели в плане своей физической подготовки. По всему было видно, что нынешние жители Стойла 148 получились сильные, ловкие и, наверное, взаправду бесстрашные... Только вот слегка туповатые. Последнее особенно хорошо чувствовалось по их бурной, но не слишком вменяемой реакции на любые слова своего кумира.

Закончив с торжественным вступлением, Смотритель перешёл к непосредственному общению с публикой, что, на мой взгляд, выходило у него гораздо лучше:

– Итак, друзья, с момента прошлых Игр прошло ни много ни мало восемь лет, и за это время выросло целое поколение новичков, готовых на всё, лишь бы доказать, что они – лучшие. Это так?

– Да! – прокричали пегасы из шеренги Грин.

– Но есть одна проблема. – продолжил Харбинджер с несколько наигранным сожалением в голосе. – Те, кто уже участвовали в Играх так просто не сдадутся. Верно я говорю?

– Да-а! – пророкотало со всех сторон.
“Похоже, Грин, мы тут с тобой в меньшинстве”, – злорадно подумала я, попутно разглядывая зрителей на трибунах. Ну, точно: только старики, дети, да кобылы в возрасте. А ещё вооружённая охрана – по четыре пегаса в лёгкой броне на каждый сектор. Получалось, что практически все дееспособные граждане этого подземного государства находились здесь, на арене.

– И как мы с вами поступим, а? – вопрошал Смотритель, чей голос усиливали десятки мощных динамиков.

– Всё решит схватка! – безошибочно отчеканили пегасы по всему стадиону.

– Верно говорите! И только схватка покажет, кто из вас достоин носить звание настоящего пегаса! Ну, кто здесь настоящий пегас?

– Я!!! – взревела толпа в едином порыве.

– Так докажите это!

То, как другие пегасы отреагировали на призыв Харбинджера напоминало уже массовый психоз. Доведённые до экстаза жители Стойла наперебой выкрикивали какие-то короткие речёвки, смысл которых мне, как стороннему слушателю, разобрать не удалось.

Почувствовав себя в самом центре событий, жеребец не преминул встать в героическую позу под прицелом нескольких фотокамер.
“Прирождённый актёр”, – подумала я, невольно залюбовавшись ладной фигурой главы Стойла. “Будь он помоложе… Стоп, Додо, нашла время!”
Впрочем, процесс созерцания был прерван самым грубым образом: над головой сверкнуло что-то вроде молнии, и в мгновение ока арена оказалась расчерчена белыми шестигранниками, которые проецировались откуда-то сверху. Сразу вспомнилось анклавовское минное поле внутри Занавеса.

Пегасы действительно готовились к этому дню. Появление разметки послужило своего рода сигналом. За каких-то полминуты каждый из бойцов успел занять позицию и теперь пристально изучал своих первых потенциальных соперников.

– Ба, да это никак соплячка Грин, – раздался вдруг за спиной насмешливый мужской голос.

– Прикинь, Тори, это и правда она, – ответил ему другой – женский.

Грин обернулась, и перед нашим с ней общим взором предстали кобыла и жеребец, как две капли воды похожие друг на друга. Оба были светло-бирюзовой масти с коротко подстриженными синими гривами.
“Близнецы? Или что похлеще?”
По естественным причинам жеребец был несколько крупнее своей сестры, но и только. Глядя на бугрившиеся под одеждой мышцы, я могла с уверенностью сказать, что эти двое стоили друг друга.

– Ну всё, блохастая, тебе крышка, – безапелляционно заявила кобыла, сделав пару шагов вперёд, и уже от того, каким голосом она это произнесла, у меня внутри всё сжалось. А вот Грин, напротив, не растерялась.

– Торвальд, Петуния, – ответила она неожиданно звонким, чистым голосом. – А я уж и не ждала. Думала, вы пошли в оцепление, лишь бы не позориться здесь.

– Не забывайся, Эдельвейс, а не то сейчас тебе станет худо, – предупредила кобыла, демонстративно сплюнув на пол.
“Эдельвейс?”
– Худо было вашей мамочке, когда она решила родить вас на свет через жопу, – невозмутимо парировала Грин, попеременно разглядывая то одну, то другую физиономию.

Первым не выдержал Торвальд:

– Вот это ты зря сейчас сказала. Ну всё, Петти, она долго нарывалась.

Встав в боевую стойку, жеребец ждал лишь одного: сигнала к началу боя. Сперва он покончит с этой зарвавшейся выскочкой, а затем, с куда большим удовольствием, переключится на противников посерьёзнее.

Но пока жеребец сверлил пегаску свирепым взглядом, сама Грин демонстративно повернула голову в сторону трибун. Харбинджер по-прежнему возвышался над нами, но с такого расстояния он выглядел всего лишь ярким оранжевым пятном. Впрочем, я нисколько не сомневалась, что до нас долетит каждое его слово.

Убедившись, что все заняли свои места, пегас вдруг расправил свои широкие крылья, и бурливший восторженными голосами стадион мгновенно окутала тишина.

– Настоящий пегас, чтоб вы понимали, не знает ни боли, ни страха, ни жалости к своему противнику или сопернику. Он – воплощение точного выверенного удара в самое сердце вставшей перед ним проблемы… – Харбинджер умолк, словно о чём-то ненадолго задумался.

– Правила Игр вам всем хорошо известны. Каждый из вас имеет ПипБак, и сейчас все они настроены на передачу вашего сердечного ритма прямо на мейнфрейм Стойла. Программа будет следить за количеством таких сигналов и выводить общую численность населения на центральный экран, – с этими словами Смотритель указал копытом куда-то в сторону. Грин повернула голову, и я увидела чёрную плоскость огромного табло, на которой ярко горели зелёные цифры.
“754” – прочитала я.

– Пороговое число уже введено в память мейнфрейма. Его не знаю даже я. Как только оно будет преодолено, мейнфрейм даст сигнал, и я остановлю бой. Но помните, до этого момента существует лишь одно правило: каждый сам за себя. Не ждите помощи, не ждите пощады и не поддавайтесь жалости. Да начнутся Игры!

Едва над стадионом проревела сирена, как Торвальд будто сорвался с цепи. Но его бросок не нашёл цели: Эмеральд с лёгкостью отпрыгнула в сторону, и жеребец промчался мимо. Безусловно, Грин не была настолько сильной, как близнецы, но меньший вес давал ей существенный прирост к ловкости. Кроме того, противник вёл себя более, чем предсказуемо, что позволяло зелёной пегаске легко уклоняться от его ударов. Время от времени Грин даже оказывалась у жеребца за спиной, и тогда под неодобрительные крики сестры тот получал весьма ощутимые оплеухи, однако любые попытки Петунии вмешаться упирались в его твердолобое “я сам!”
Впрочем, бирюзовой пегаске было чем заняться и без нас с Эмеральд. Она сражалась сразу против двух кобыл, явно имевших на неё зуб. Но если салатовая пегаска была занята только ей, то кобыла лиловой масти время от времени пыталась вклиниться между Грин и Торвальдом. В эти моменты я пыталась рассмотреть её как следует. Причина была проста: у неё на груди ремнями было закреплено небольшое устройство с утопленным внутрь глазком линзы и непрерывно мигавшей оранжевой лампочкой – по всей видимости, это была такая же камера, как у Эмеральд. В какой-то момент мне даже почти удалось разглядеть её название: что-то вроде “Аксон” или “Актон”. Что же это было: тщеславие или искреннее желание бойцов увековечить свою победу для потомков?

Пока я над этим размышляла, ситуация резко изменилась: под нами вдруг задрожала земля, и отдельные участки пола стали приподниматься. Я никогда не видела землетрясений, но могла с уверенностью сказать, что здесь происходило что-то совсем другое. В разных частях арены подобно миниатюрным горам, появлялись гранёные тумбы препятствий, часть из которых украшали обычные барьеры-кольца, в то время как на большинстве других были установлены остро-наточенные лезвия, шипы, электрические дуговые установки, и Небо знает что ещё. Но, словно этого было мало, из вентиляционных решёток в полу заструился густой белый дым, и тут же с потолка начала литься вода – настоящий искусственный дождь, добавивший ещё больше хаоса в и без того полную неразбериху. Вместе с этим музыка зазвучала заметно громче, а мигание стробоскопа и огни разноцветных прожекторов превратили поле боя в безумный танцпол, где десятки крылатых фигур то, сближались, то отдалялись друг от друга, падали, взлетали, наносили смертельные раны или не успевали этого сделать...

Увернувшись от мощного, но предсказуемого удара Торвальда, Грин поднырнула под массивного жеребца и брыкнула того в живот. Послышался хруст сломанных рёбер, и, скрючившись от боли, грузный пегас выбыл из игры.

Жёсткий холодный взгляд Петунии скользнул с недотёпы-брата на нас с Эмеральд, Удивительно, но в её глазах я не увидела ни капли сострадания к покалеченному родственнику; в них виделся лишь нездоровый азарт и желание показать своё превосходство.

Молниеносный удар переднего копыта пришёлся Грин прямо в голову. Вернее, мне сначала так показалось. Камера качнулась, и в ушах послышался хриплый и сдавленный, но очень громкий кашель.
“Так вот почему у неё такой голос!”
Грин выхаркивала кровь, явно находясь в состояние глубокого шока. Подрагивающая камера бессмысленно и упорно глядела в одну точку – какую-то блестящую нашивку на спортивном костюме Петунии. Не думаю, что Эмеральд делала это осознанно. Затем новый удар отшвырнул нас с ней в кромешную темноту. Похоже, даже спортивная видеокамера в защищённом корпусе не выдержала такого обращения.

– Это ещё не всё, – меланхолично пояснила Свити. Я выкинула тринадцать минут чёрного экрана. Сейчас она снова включится.

Так и вышло. Сперва перед моими глазами замелькали зелёные и коричневые квадраты, а затем возник и расчерченный треугольниками потолок. Грин лежала среди битого стекла и не двигалась, а где-то на краю поля зрения камеры разноцветные крылатые силуэты продолжали одержимо уничтожать друг друга.
“Получается, что в пылу сражения Эмеральд посчитали мёртвой?” – подумала я, не смея оторвать взгляд от происходящего. Так прошло ещё несколько минут, и всё это время я пристально следила за тем, что удавалось выхватить неподвижному объективу камеры.

Но вот пегаска вдруг закашлялась и резко вскочила на ноги, отчего её ощутимо повело. Оказалось, что всё это время у Грин изо рта сочилась кровь: на полу, в том месте, где только что лежала её голова, образовалась липкая лужица.

Эмеральд огляделась. За то время, что она провалялась в отключке, стадион изменился до неузнаваемости. Теперь и на арене, и на трибунах царил натуральный хаос. Агрессия пегасов, копившаяся в стенах Стойла 148 с момента его основания, вырвалась наружу и окропила кровью всё, до чего смогла дотянуться. Даже цифры на табло популяции сделались из зелёных кроваво-красными. Ежесекундно мигая, они показывали, что численность жителей Стойла 148 стремительно сокращалась: вот их 28, а вот уже 25.
“Мейнфрейм не остановил бой! Теперь это уже настоящая бойня”.

Прямо на моих глазах откуда-то сверху упало тело с обвязанным вокруг шеи тросом, а затем где-то за спиной раздался выстрел. Обернувшись на звук, Грин столкнулась нос к носу с ярко-синей пегаской в форме охраны Стойла. Та стояла над истекавшим кровью жеребцом и сжимала в зубах небольшой шестизарядный револьвер. “Не подходи!” – ясно читалось у неё во взгляде.

Эмеральд и не стала подходить, а точнее, просто не успела. Внезапно на спину охранницы спикировала, прямо скажем, миниатюрная кобылка канареечного цвета. Не без удивления я узнала в ней ту миловидную пони, что надевала на голову Смотрителя лавровый венок. Впрочем, пятна чужой крови на её некогда ухоженной шёрстке говорили сами за себя. К несчастью для кобылки, завладеть заветным оружием ей так и не удалось. Извернувшись, охранница выпустила в неё все оставшиеся пули, чем в конечном счёте и обрекла себя на погибель.

Едва тело канареечной пегаски коснулось пола, Грин перешла в наступление. Один точно рассчитанный удар переломил шею охранницы словно тростинку. А дальше случилось ужасное: недолго думая Эмеральд стащила с убитой бронежилет и принялась натягивать его на себя! Глядя на знакомые крепёжные кольца и ремни, на форму бронепластин, покрытых серой тканью, наконец на удобные боковые карманы, я вдруг поняла, что пусть и существенно переделанный, этот жилет прямо сейчас был на мне! Закончив с облачением, Грин подняла с пола разряженный револьвер и, спрятавшись за угол, со всего размаху метнула его в сторону трибун. Когда оружие жалобно стукнулось об одну из скамеек на шум тут же слетелись сразу трое бойцов. Разумеется, никто из них не ожидал подобной встречи. Выйдя из оцепенения, они кинулись друг на друга, и Грин оставалось лишь молча наблюдать из своего укрытия, как один из них с грохотом упал на трибуны, прижимая к груди окровавленный обрубок передней ноги.
“Этот точно не жилец”, – мрачно подумала я, и переключила внимание на воздушный бой, завязавшийся между двумя оставшимися пегасами. Светлогривый здоровяк пытался атаковать своего более скромного по габаритам противника, но каждый раз отступал.

Дело в том, что у второго пегаса был нож. Стоило блондину сделать выпад, как перед его носом возникало остро заточенное лезвие. Но вот у владельца ножа закончилось терпение, и он сам пошёл в атаку. Взмыв на несколько метров вверх и издав пронзительный вопль, он ринулся на своего соперника. Здоровяк даже не попытался увернуться. Видимо, от страха в его мозгу что-то заклинило. Зависнув в одной точке, он смотрел на сверкающее лезвие ножа до тех пор, пока багровая полоса не расчертила его мускулистую шею наискось. Издавая жуткие булькающие звуки, пегас мешком свалился на пол и затих.

Впрочем, победитель ликовал недолго. Выскочив из своего укрытия, Эмеральд набросилась на него сзади. Камеру затрясло во все стороны, и изображение разбилось на отдельные смазанные квадраты. Всё, что я могла разобрать в этом хаосе, поступало с микрофона устройства. Это был жуткий сдавленный хрип, звучавший то ближе, то дальше и тяжёлое, но настойчивое дыхание Грин. Поначалу казалось, что пегаска не справится с соперником, но постепенно рывки камеры становились всё слабее, а хрип – тише. Наконец, я услышала, как оружие со звоном упало на пол, и картинка пришла в норму. Переступив через убитого, Грин подобрала армейский нож… со стропорезом – жуткий, уродливый и очень узнаваемый – прямо до дрожи. Похоже, у Эмеральд была нездоровая тяга к боевым трофеям.

Не удивлюсь, если эта находка и придала ей смелости. Усеянный мёртвыми телами пол вдруг начал стремительно удаляться, а в следующий момент мы с Грин уже стояли в самом центре последствий кровопролитного сражения, в котором личная охрана Харбинджера безуспешно пыталась уберечь своего патрона от жестокой расправы. Теперь стало ясно, почему никто даже не попытался остановить бой: и глава Стойла, и его заместители были мертвы, а их тела изуродованы до неузнаваемости. Причём, больше всех досталось именно Смотрителю – его лежавшее навзничь тело мне удалось распознать лишь по костюму. Вот тебе и любимец публики!

Спешно переворачивая трупы, Грин стала что-то искать. Наконец, сорвав с шеи Харбинджера металлическую пластину с красивым сиреневым камнем посередине она сунула её к себе в карман.
“Какой-то ключ”?

Забрав искомое, Грин встала напротив гигантского табло, на котором мерцала кроваво-красная цифра “3”. И такие же красные точки целей на Л.У.М.е её ПипБака услужливо подсказывали, что где-то поблизости притаились ещё двое выживших. Но вот совсем рядом появилась новая точка, и одновременно с этим на табло отобразилась цифра “4”. Грин отреагировала мгновенно: спикировав прямо на арену с такой скоростью и под таким углом, что у меня к горлу подступил ком, она перешагнула через несколько мёртвых тел и уставилась на жеребца, имевшего наглость вернуться с того света. Через заляпанный кровью объектив камеры его искажённое болью лицо смотрелось особенно жутко. Лёжа на боку, он глядел на экран своего ПипБака и что-то невнятно хрипел. Неужели, просил о пощаде?

Недолго думая, пегаска склонилась над раненым, словно хотела шепнуть ему что-то на ухо, да так низко, что камера едва не упёрлась в пол. Однако хруст ломаемых костей и тихий стон за кадром стали верными признаками того, что для этого бойца всё уже кончено.

Эмеральд выпрямилась. Теперь счётчик популяции Стойла вновь показывал цифру “3”. Ещё немного, и Грин заполучит свой пропитанный кровью чемпионский титул. Мельком взглянув на ПипБак, моя носительница перелетела на другой конец стадиона, туда, где под трибунами в районе опорной колонны вжались друг в друга двое: жеребёнок и кобылка. Скорее всего, чудовищная система, взрастившая Грин, ещё не коснулась их в полной мере – оба были пустобокими.
“Свити, стоп!” – хотела крикнуть я, деревенея от ужаса, но просто не успела. Грин даже не стала доставать нож: два хлёстких удара, и счётчик выживших переключился на цифру “1”. Нет, я не увидела этого прямо в кадре, но я точно знала, что так и есть. Когда нужно, эта тварь била без промаха и в полную силу.

Расправившись с последними обитателями Стойла 148, Грин повернулась вокруг своей оси и стремительно взмыла вверх. Пространство вокруг меня закрутилось по спирали, а к горлу подступила тошнота. Я застонала.

– Что-то не так, Додо? – тут же отреагировала Свити Бот.

– Да, на паузу… поставь.

Едва перед глазами снова возник интерьер поезда, я повалилась на диван и, глядя на мелкие вибрации потолочного плафона, стала приходить в себя.

Галета, несколько глотков воды, ещё галета и вновь вода… Вот так, Додо, тебе уже гораздо лучше...

Вновь расположившись напротив единорожки, я уставилась в её зелёные глаза и скомандовала:

– Свити, запускай.

– Уверена? – переспросила кобылка, хмуря брови.

– Да, чёрт возьми, кто-то же должен его досмотреть. Запускай!

Прерванный полёт продолжился. Грин летела так, как мне, наверное, не было суждено летать никогда. Она двигалась намного быстрее, увереннее и под самыми невообразимыми углами. От таких манёвров мой вестибулярный аппарат начал натурально сходить с ума.

Пегаска очутилась у входа в странную опрокинутую полусферу, расположенную практически под самым потолком Атриума. Приложив ключ-карту к замку, она вошла в помещение с контрольными мониторами и шкафами, до отказу набитыми папками с документацией.

Наклонное панорамное окно во всю стену заботливо подсказывало о том, что Грин вторглась во владения Смотрителя. Запустив терминал, она вытянула из своего ПипБака компактный инфо-кабель и принялась без разбора копировать все найденные в недрах его памяти файлы. Похоже, пегаска ударилась в чистую импровизацию. Не думаю, что она когда-либо планировала красть секреты Стойла, но и упускать подвернувшуюся возможность она явно не собиралась. Что ж, весьма дальновидно с её стороны.

Свернув файловый менеджер, Эмеральд запустила программную оболочку, отвечавшую за активацию протоколов безопасности. Глядя на список доступных процедур, было несложно догадаться, какой именно пункт она выберет.
“Расконсервировать Стойло? Да/Нет”, – вспыхнуло на экране, и в следующий момент видеозапись, о которой пегаска уже и думать забыла, окончательно прервалась.


Сидя в удобном кресле машиниста, я держала перед собой подзорную трубу и, интереса ради, время от времени заглядывала в неё. Далеко впереди, на границе света и тени мелькали шпалы, коробки с электрооборудованием, жгуты проводов и многочисленные служебные отметки, чей смысл оставался для меня полной загадкой. Когда же вагон подпрыгивал на очередном стыке между рельсами, я ощущала себя орудийным наводчиком в древней гусеничной бронемашине, причём, безлунной ночью. Потом смазанная картинка прояснялась и всё повторялось по-новой.

После всего увиденного, эта глупая игра здорово успокаивала нервы. Даже не знаю, что пугало меня больше: нескончаемый поток насилия, или же то, что я смогла так долго на него смотреть. Движение по закрытой трубе стремительно и неуклонно приближало меня к логову Эмеральд Грин. Мне было уже некуда сворачивать. То есть, теоретически, я могла направить наш поезд задним ходом или даже остановить его прямо в тоннеле, но в этом просто не было смысла. На задворках сознания снова закопошились такие слова как “предопределённость”, “судьба” и “рок”. И если раньше я отрицала вмешательство каких-то там высших сил в мою жизнь, то события последних дней посеяли зерно сомнения, которое теперь успешно прорастало. По правде сказать, я даже не могла толком ответить: было ли решение идти до конца моим собственным или же меня вела чья-то воля. Иронично, не правда ли?

Но даже если кто-то или что-то двигал меня к развязке, это совсем не мешало мне как следует подготовиться. Я достала цветастый рекламный проспект, найденный прямо в поезде. “Создадим город будущего вместе” – гласила ярко-оранжевая надпись, выполненная жирным рубленым шрифтом. Ниже шло предисловие за авторством некоего Рейнгарда Симмса – профессора урбанистики, который рассуждал о кризисе современных городов и предлагал принципиально иную концепцию построения жилых зон. Если опустить выдержки, явно взятые из диссертации вышеупомянутого учёного, его проект заключался в строительстве огромных изолированных пространств-биокуполов, поделённых на функциональные сектора и соединённых между собой подземными тоннелями. Подобное уже угадывалось в планировке Поларштерна, но даже в его математически выверенном построении улиц встречалось что-то привычное, знакомое по картинкам и кинохронике, снятой где-нибудь в Мэйнхэттене или, скажем, Сиэддле. Здесь же было нечто совершенно иное.

Как утверждалось в буклете, аркология “Энигма” должна была стать первой ступенью на пути к переосмыслению самой концепции эквестрийского градостроительства. Ступенью довольно скромной, но, по оценкам Симмса весьма перспективной. Конечной же целью всего проекта было “создание комфортной жилой среды, рассчитанной на длительное автономное существование её обитателей”.

Прочитав последний пассаж, я невольно вздрогнула. Всё это до боли напоминало концепцию… Стойла!

И тут меня осенило: “Аркология – это и есть Стойло 148!” Ещё при виде обложки буклета огромный полусферический купол показался мне смутно знакомым. Когда же я вчиталась в описание проекта и нашла его подробную схему, сходство этих двух сооружений стало очевидным. Ну, конечно! Я уже видела эту постройку, только не снаружи, а изнутри – глазами Эмеральд Грин!

Уникальность архитектуры “Энигмы” заключалась в том, что несмотря на свои огромные размеры её стеклянный купол держался сам по себе – то есть без помощи каких-либо опорных колонн или радиальных балок. Дело в том, что каркас здания был выполнен из однотипных треугольных сегментов, которые вместе и составляли его внешнюю оболочку-полусферу. Такое ни с чем не спутаешь!

Чем же должна была стать “Энигма” для жителей Поларштерна? Приоритетными направлениями работы будущего комплекса были заявлены “отдых и оздоровление сотрудников научно-производственных предприятий”. Не удивительно. Суровый климат и ударные темпы производства требовали ответных мер в виде физической и психологической разгрузки персонала.

Оказалось, что для реализации этой идеи удивительно хорошо подошла концепция торгово-развлекательных центров. Возникшие перед самой Войной, эти масштабные, сложные сооружения постепенно превратились из больших магазинов в своеобразные микро-государства, в которых у каждой крупной и уважающей себя корпорации имелись свои представительства. То, что раньше называлось "бутиком" стало полноценным филиалом – будь то какой-нибудь банк, сетевая клиника или крупное образовательное учреждение. Каждый посетитель такого бутика, входя на его территорию, оказывался в привычном, одинаковом для всех филиалов наборе правил и услуг. Постепенно эти торговые центры всё больше замыкались на себя, и единственное, что оставалось сделать проектировщикам – это добавить жилые помещения!

Создатели аркологии старались сделать так, чтобы находившиеся в вечном напряжении пони хоть ненадолго забыли о своей принадлежности к миру учёных. Под куполом должны были разместиться торговые и развлекательные площади, включавшие в себя как небольшие магазины, кафе и рестораны, так и огромные общественные пространства вроде собственного зимнего сада, библиотеки популярной литературы и театрально-концертного зала на 650 мест.

Но вишенкой на торте и главной достопримечательностью “Энигмы” должна была стать особая рекреационная зона, устроенная в самом сердце комплекса на дне бывшей соляной выработки. Там планировали создать целое искусственное озеро с лечебными гротами, небольшим водопадом, собственной лодочной станцией и всевозможными спортивными снарядами для активного отдыха – настоящий подземный санаторий, так нужный городу с десятками вредных производств! В буклете утверждалось, что именно насыщенный солью целебный воздух и послужил основным аргументом в определении места будущего строительства.

Благодаря инженерному гению Симмса возведение купола шло рекордными темпами, но судя по тому, что на обороте буклета я нашла перечень вакансий, связанных с инженерными работами и отделкой помещений, к моменту гибели Поларштерна комплекс так и не был завершён. Что же происходило с этим местом дальше, остаётся лишь догадываться. Предположу, что достраивали “Энигму” уже в самом конце Войны. Не знаю, кто первый вспомнил о ней. Принцессы, Министерства ли? Ясно одно: в условиях острейшей нехватки ресурсов кому-то в голову пришла идея, что бывший экспериментальный купол можно использовать как основу для Стойла. Беда лишь в том, что никто и не догадывался, чем может обернуться это решение спустя два столетия...

Репродуктор над головой объявил, что до прибытия в аркологию “Энигма” осталось пять минут. Автоматика поезда переключила положение контроллера на средний ход, и я вновь прильнула к окуляру трубы, надеясь разглядеть перрон станции раньше остальных. Впрочем, подруги и не претендовали на первенство в этом деле: Свити сидела в тамбуре, где при помощи настенного зеркала, косметики и тюбика биоклея пыталась привести себя в порядок, насколько это было вообще возможно в её нынешнем состоянии, а Джестер, обняв свой верный гранатомёт, так и вовсе спала без задних ног на одной из лавок. Впрочем, я слишком хорошо знала свою подругу, чтобы поддаться этому обманчивому впечатлению.

Но вот из-за поворота вынырнула долгожданная цепочка светящихся точек – судя по всему, огни станции. Мне их вид сразу не понравился. Мерцая в темноте тоннеля, точки как-то странно двоились.
“Какого…” – эффект не пропал даже после того, как я отложила трубу в сторону. Мгновение, и стало ясно, в чём тут дело.

Огни отражались в воде!

– Девчонки, подъём! – мой голос едва пробивался сквозь усиливающийся дробный стук колёс. – Там рельсы кончаются!

– Что?! – рассеянно моргая, серая пони уставилась на меня. Удивительно, но она действительно спала.

– Впереди вода! Будем тормозить!

В этот момент вагон неприятно качнуло и моя подзорная труба со звоном упала на пол. Но мне было уже не до неё. Склонившись над приборной панелью, я искала способ перевести управление поездом на себя. Ага, как же! Тупая автоматика считала, что всё шло по плану и ни на переключение кнопок, ни на голосовые команды не реагировала! Ну, конечно! Для коррекции маршрута ей требовалась ключ-карта машиниста, которой у меня не было.

– Джестер, Свити, ищите стоп-кран! – выкрикнула я, спешно отдирая пластиковую заглушку у основания пульта. Не сговариваясь подруги кинулись в разные концы вагона, а я уткнулась носом в схему электроснабжения.

До катастрофы оставались считанные секунды.
“Эх, была не была!” – вцепившись зубами в самый толстый жгут проводов, я с остервенением рванула его на себя.

Искры. Треск. От перепада напряжения под потолком что-то негромко щёлкнуло, и коварная лампа автопилота отключилась. И, что самое главное, вместе с ней отключился спарк-двигатель. Вот только было уже поздно: с леденящим душу воем поезд на полном ходу нырнул носом в воду! Лампы в салоне погасли сразу, зато фары продолжали гореть как ни в чём не бывало, и от вида того, что они выхватили из темноты, грива у меня натурально встала дыбом.

Прямо на нас неслась какая-то железная конструкция, застрявшая поперёк тоннеля!
“Пресвятая Селестия!..”
Я выскочила из кресла и буквально набросилась на Джестер, ошалело крутившую штурвал стояночного тормоза. В противоположном конце вагона Свити занималась тем же самым: нормального стоп-крана в вагоне просто не нашлось! Увы, при такой скорости движения их действия были совершенно бесполезны.

Повалив серую пони на пол, я прокричала в проход:

– Свити! Это не поможет!!! Ложись!!!

И очень вовремя! Со стороны кабины последовал страшный удар, сопровождаемый хрустом смятой обшивки и дребезгом разбитого стекла. И тут же прямо от пола пошла чудовищная вибрация, словно колёса нашего вагона сделались вдруг квадратными. Ещё сильнее прижимая Джестер к полу, затылком я ощутила, как прямо над нами пронеслось что-то очень массивное и смертоносное.

Шшухххх!

Раскроив вагон на уровне окон, это что-то застряло в железной обшивке и, в конечном итоге, затормозило состав; cалон озарился прощальной вспышкой короткого замыкания, после чего поезд окончательно погрузился во тьму.


“А вот и спасательная бригада”, – подумала я, щурясь от яркого света, бившего прямо в глаза. Затем пластиковая лавка, присыпанная кусками стекла, поднялась в воздух и с грохотом отлетела в сторону. А вслед за ней отправилась и изуродованная решётка багажной полки, и тонкий хромированный поручень, завязанный чуть ли не в узел.

– Все целы? – окликнула нас Свити Бот, размахивая перед собой миниатюрным фонариком.

– Да. Но будем ещё целее, если ты перестанешь светить в лицо этой штукой, – пробурчала Джестер, выбираясь из-под меня.

Яркий луч тут же ушёл в сторону, скользнув по сорванным с креплений сиденьям и жуткой рваной дыре, шедшей практически по всей длине борта вагона. Обернувшись назад, я увидела, что в дальнем конце салона среди груды искорёженного железа лежала – ох, ничего себе! – ярко-жёлтая стрела козлового крана. Джестер тоже заметила её, затем вдруг положила копыто мне на плечо и коротко бросила:

– Я ж говорила, сочтёмся.

– Угу, – смущённо ответила я. И в этот самый момент где-то под потолком раздалось невнятное хрипение:
“...пассажиры. Убедительно про… вас не забывать ...вои личные вещи в ваго… электропоезда. Поезд прибыл на станцию ...логия “Энигма”, конечная”.

Звук шёл из небольшого чудом уцелевшего динамика, который болтался на единственном проводке посреди развороченного вагона. До чего же нелепо это выглядело!

– Ну что, девочки, чья теперь очередь говорить “приехали”? – спросила я, пытаясь подавить поток нервного смеха, рвавшийся наружу.

Платформа “Энигмы” встретила нас тусклым светом дежурных ламп и устойчивым запахом сырости. Самой воды видно не было, но её присутствие угадывалось повсюду: где-то за спиной стучали тяжёлые капли, а железобетонные стены и потолок украшали наросты явно геологического происхождения. Похоже, весной станцию основательно заливало, но потом вода уходила в тоннель и скапливалась в той самой злополучной промоине, где застрял наш состав.

Двигаясь по растрескавшимся плитам пола, мы волей-неволей производили столько шума, что уже не заботились о маскировке. Лучи трёх фонариков скользили по стенам, некогда украшенным мозаичными вставками. Под воздействием сырости многие кусочки цветного стекла осыпались, и теперь было очень сложно понять, что именно они изображали раньше. Наверное, что-то про силу науки, судя по остаткам каких-то формул и едва различимому силуэту единорога в белом лабораторном халате. На мгновение мне даже показалось, что на стене запечатлена не кто иная, как несгораемая Окси Феррум, но потом стало ясно, что красно-рыжая копна волос на самом деле являлась пятном ржавчины, натёкшим откуда-то с потолка.

Да-а. По всему было видно, что подземную станцию достраивали второпях и в условиях существенной экономии средств. Её отделка очень резко контрастировала с убранством железнодорожного терминала в Поларштерне. Вместо помпезного стиля предвоенных лет я видела то, к чему привыкла с самого раннего детства – типичные дизайнерские решения корпорации Стойл-Тек: круглые вентиляционные решётки, динамики марки “ЯCV” для массового оповещения населения, наконец, обилие хрома, алюминия и нержавеющей стали.

Но среди знакомых вещей я заметила и кое-что весьма необычное. Дело в том, что по обеим сторонам платформы между опорных колонн были встроены широкие чёрные двустворчатые двери, подобные тем, какие бывают у грузовых лифтов. Они отгораживали рельсовые пути от подземного зала и приводились в движение мощными электромоторами. Чтобы выбраться из тоннеля на платформу, нам пришлось поочерёдно удерживать подпружиненные створки, так и норовившие прищемить чей-нибудь хвост или ногу. Тем обиднее было узнать, что на противоположной стороне платформы все двери были распахнуты настежь, и через них виднелся поезд, которым воспользовалась Эмеральд Грин – совершенно целый и невредимый. Вот везло же некоторым!

На выходе из подземного зала висели громадные электронные часы, подобные тем, что встретились мне в здании Института. И хотя они уже давно не работали, зловещая комбинация из трёх цифр, вновь напомнила о себе. И ещё как. Дело в том, что прямоугольный дверной проём перегораживала бронированная плита гермозатвора, на шершавой поверхности которой по-прежнему угадывалось число: 148!

Сердце забилось заметно чаще. Теперь ошибки быть просто не могло: за высокой железной дверью начиналось Другое Стойло, которое, к тому же, являлось родным домом для Эмеральд Грин. Оставалась лишь самая малость – найти способ сдвинуть с места бронированную плиту весом в несколько тонн.
“Эх, Барбара. Ну что ж ты не выпросила у кузины ПипБак поновее?” – возмутилась я, выуживая из сумки целую охапку соединительных кабелей всевозможных стандартов. Наученная горьким опытом я собирала их по всему зданию Института и теперь видела, что делала это не зря.

Чтобы связать между собой серийные порты ПипБака и терминала управления гермозатвором потребовалась цепочка из шести разных кабелей! Новый рекорд, чёрт возьми. Уверена, я соединила их ровно в той последовательности, в которой новые стандарты передачи данных появлялись на свет. Что ж, зато не пришлось ничего резать а потом вновь скручивать и заматывать изолентой.

Скептически оглядев странный пятиметровый шнур и попутно обозвав меня технической извращенкой, Джестер полезла в сумку за своими взрывными принадлежностями. Тем сильнее она удивилась, когда на экране терминала показался следующий текст: “Идёт процесс аутентификации. Пожалуйста, ждите”. Затем мы увидели стилизованное изображение щита, которое медленно, но верно заполнялось ядовито-зелёным цветом. Под щитом мерцала надпись: “Nyx Gaaяd gяoup. Идёт загрузка метаданных...”
Всё-таки пропускная способность серийного порта моего нынешнего ПипБака была ужасающе низкой. Прошло не меньше минуты прежде чем терминал смог считать искомые данные, но зато результат меня приятно обрадовал. Несмотря на то, что ещё на “Эквестрии-8” я провела полную перекалибровку биометрики, система определила меня как “Старшего инспектора безопасности Стойл-Тек Барбару Эппл Сид” и тут же присвоила так называемый “оранжевый” уровень доступа. Теперь, согласно внутреннему протоколу безопасности Стойла 148, я была вправе посещать любые служебные и жилые помещения, включая научные лаборатории, арсенал и даже кабинет Смотрителя!

Вот так, Джестер, знай наших!

Жужжание электромотора в сочетании со скрежетом поднимаемой бронеплиты уже не оставляло надежды на то, что нам удастся войти незамеченными. Даже если бы мы хором прокричали “Эй, Эмеральд, мы здесь!” это уже не получилось бы настолько эффектно, а главное, громко. Теперь, расположившись по обеим сторонам от двери, мы ждали какого-нибудь неприятного сюрприза от зелёной пегаски: тщательно подготовленной засады, шквального огня охранных турелей, а может, невнятного мычания пегасов-модификантов, подобных тем, что атаковали нас в Поларштерне. Но ничего такого видно и слышно не было. Разве что со стороны открывшейся двери доносился отчётливый многоголосый гул: гудела вентиляция, гудели люминесцентные лампы под потолком, гудел понижающий трансформатор местной подстанции. Я настолько отвыкла от этих звуков, что сейчас они казались мне невероятно резкими, сухими и безжизненными.

И вот, переступив неглубокую выемку в полу, мы оказались на территории противника. Холл Стойла 148 являл собой наглядный пример того, во что может превратиться подземное убежище за неполных четыре года запустения. Помещению уже требовался серьёзный ремонт, включающий в себя не только чистку поверхностей, но и комплексную замену вышедшего из строя оборудования. Вот только наводить здесь порядок было уже некому...

В глубине души я была рада, что в Стойле 148 больше никто не жил. Даже пары верзил с атлетической подготовкой уровня Грин уже хватило бы, чтобы стереть нас в порошок, а судя по видео с последних Игр таких представителей “высшей расы” там обитало никак не меньше семи сотен!

Но даже в одиночку Грин представляла для нас немалую угрозу. Сейчас она действовала на своей территории, что уже давало ей некоторое преимущество. Продвигаясь по указателям в сторону Атриума, я пыталась понять логику в поведении Эмеральд. Почему заполучив последний фрагмент текста пегаска не направилась сразу в Анклав? Что она делала внутри заброшенного Стойла? Пряталась от нас? Выкапывала заранее припасённое чудо-оружие или, может, накачивалась какими-нибудь сильнодействующими боевыми наркотиками чтобы при встрече разорвать нас на куски?.. Версий было много, и ни одна из них не казалась верной. Но в одном я совершенно не сомневалась: Грин ждала нас, и вот от этой мысли становилось особенно не по себе. В любой момент она могла с воплем выскочить из-за угла или же, заблокировав нас в каком-нибудь глухом коридоре, пустить через вентиляцию ядовитый газ. Самое неприятное заключалось в том, что если мы хотели заполучить древний манускрипт обратно, нам следовало спровоцировать зелёную пегаску на прямое столкновение. По этой причине мы условились очень внимательно следить за окружающей обстановкой, но не прятаться.

Чем глубже мы продвигались, тем сильнее чувствовалось запустение. В некоторых местах стены уже бурели ржавчиной, в других же их покрывал странный белый налёт, напоминавший иней. И, похоже, именно он был в ответе за нынешнее состояние интерьеров Стойла 148.

Я соскоблила несколько крупинок, осторожно понюхала их и затем лизнула. Cоль. По всей видимости, в комплекс непрерывно поступала вода, а вместе с ней и мельчайшие частицы соли. Попадая в вентиляцию, они с удовольствием разносились по помещениям, образуя пресловутый белый налёт, а высокая влажность и непрерывный ток воздуха создавали все условия для того, чтобы железо ржавело, и брошенные без обслуживания механизмы постепенно выходили из строя. Ещё немного, и здесь придёт в негодность буквально всё.

Широкий грузовой пандус вывел нас прямиком к галерее жилого уровня – той самой, с которой на видеозаписи началось наше совместное с Эмеральд путешествие. Время от времени нам попадались перпендикулярные ответвления, которые уходили к жилым отсекам. Каждое такое ответвление представляло собой короткий тупиковый коридор с рядами одинаковых дверей и неизменным питьевым фонтанчиком у торцевой стены. Пользуясь привилегиями Старшего Инспектора, я даже заглянула в некоторые из комнат и поразилась, насколько они были похожи: та же мебель, те же спортивные снаряды, та же одежда в шкафах. Даже плакаты на стенах и те повторялись с завидной регулярностью. Но что по-настоящему изумило меня, так это полное отсутствие книг! Типовые стойл-тековские полки были либо демонтированы за ненадобностью, либо ломились от запылённых металлических статуэток всевозможных призов. Стоя посреди одного из таких отсеков я задумалась: “Может ли комната Грин выглядеть таким же образом?” – и сразу отмела эту мысль как несостоятельную. Нет, при всей своей кажущейся прямолинейности пегаска была не так проста. Раз она выжила в той жуткой бойне, значит чем-то отличалась от своих сородичей.
“О, а вот и эскалаторы”.

Окинув взглядом проржавевшие ступени, мы решили подниматься традиционным “воздушным” способом – то есть с использованием меня в качестве тягловой силы. Вопреки обыкновению, Джестер не стала подтрунивать надо мной по этому поводу, что меня не на шутку встревожило. Чем же таким были заняты мысли серой пони, если за четверть часа она не отпустила ни одной из своих фирменных “колкостей”?

Но вот наклонный ход эскалатора остался за спиной, и судя по тому, что свет от наших фонариков перестал дотягиваться до стен мы оказались на пороге очень просторного помещения. И я уже знала, какого именно. В нескольких метрах от нас пол ещё поблёскивал кристалликами соли, а вот дальше простиралась сплошная чернота. Вернее, так мне показалось сначала. Продвинувшись чуть вперёд, я заметила какую-то неоднородную еле светящуюся не то полосу, не то пятно, словно бы висевшее высоко в воздухе – что-то вроде миниатюрного полярного сияния. И чем дольше я в неё всматривалась, тем лучше различала отдельные детали.
“Так вот как это работает...”
– Девочки, кажется, мы пришли, – не без волнения в голосе объявила я. – Джестер, притуши-ка фонарь.

– То есть тут ещё недостаточно темно? – возразила полузебра в своей привычной вопросительной манере.

– Да нет, здесь как раз слишком светло, а мне нужно кое-что проверить.

Серая пони удивилась, но не стала спорить. Впрочем, здесь, в мёртвом Стойле, она явно чувствовала себя не в своей тарелке – почти всё время молчала и даже не пыталась руководить нашими передвижениями. Погасив “Лайтбрингер”, она осталась где-то позади, а я достала подзорную трубу и принялась вглядываться в пятно призрачного света. Так и есть! Странное свечение исходило от огромной панорамной картины, написанной радиоактивными красками около двух столетий назад!

Наведя резкость, я увидела низкие купола, массивные колонны, строгие порталы и на фоне всего этого сурового великолепия – причудливые облачные изваяния в виде крылатых пони. В мягком свете, струившемся прямо из центра картины, передо мной предстала колыбель цивилизации пегасов – величественный и гордый Пегасополис. Пронзённый дюжиной высоких горных пиков комплекс зданий являлся триумфом строительных технологий того времени. Пегасы ещё не научились формировать гипероблака, и поэтому город состоял из отдельных облачных островов, соединённых подвесными мостами. На картине была ночь. Полная луна серебрила здания, доспехи и оружие дозорных, а также потоки первичной радуги – спектры, лившиеся с верхних ярусов дворца Верховного Консулата. Кое-где фрагменты фрески уже успели осыпаться, но, глядя на лёгкие, практически невесомые фигуры пегасов, паривших в небе, мне всё больше хотелось всматриваться в эту удивительную картину, однако слыша нетерпеливое сопение возле уха я поняла, что долго любоваться прекрасным не получится.

– Да погоди ты, – шикнула я на серую пони и перевела взгляд в правый нижний угол фрески. Дело в том, что по краям картины шёл геометрический орнамент, состоявший из упрощённых изображений крыльев, молний и скрещенных копий, явно намекавший на славное боевое прошлое народа пегасов, однако в правом нижнем углу в него ненавязчиво вплетались буквы староэквестрийского алфавита, правда, сильно упрощённые и угловатые.
“Какой-то девиз в одну строку. Или…” – я пригляделась повнимательнее, и хитросплетение вертикальных и горизонтальных линий стало складываться в фразу... нет, в имя – подпись автора.
“Nu-i-tae Blan-sche”, – прочитала я по слогам. Нюитэ, Нюи, а для друзей просто Ночка!
“Додо, да тебе детективом работать”, – подумала я, жадно впиваясь глазами в огромные угловатые буквы.

Как же интересно устроен мир. Наткнувшись на детский рисунок в Богинями забытом почтовом самолёте, я и помыслить не могла, что вытряхну из пыльных тайников прошлого не просто случайное имя, но целую историю, пожелавшую быть рассказанной после стольких лет забвения. Теперь во всём белом свете я единственная знала, где юная и талантливая художница Нюи Бланш обрела своё последнее пристанище.

Это было захватывающе и грустно одновременно. Мне очень хотелось поделиться с подругами своим неожиданным открытием, но в то же время я понимала, что с самого начала это была моя личная тайна, которую они вряд ли смогут прочувствовать в полной мере.
“Эй, Додо, не раскисай мне тут!” – в последний раз оглядев прекрасную фреску, я с сожалением протянула:

– Ладно, Джестер, можешь включать фонарь обратно.

– То включай, то не включай, – недовольно пробурчала серая пони. – Так что там у тебя такое?

– О-о-о, подруга, ты не поверишь, – откликнулась я, заранее предвкушая реакцию полузебры. – Здесь целый пегасий стадион!


Мертвец был похож на ростовую статую, опрокинутую с постамента. Особое сходство в этом ему придавала белая корка соли, равномерно покрывавшая всё тело. Дело в том, что бедняге посчастливилось лежать там, где какое-то время назад протекал ручеёк солёной воды, и от этого пегас постепенно превратился… в памятник самому себе. Но, несмотря на то, что другим его собратьям повезло несколько меньше, повышенное содержание соли в воздухе создало уникальные условия для мумификации их останков. Что ж, мои опасения по поводу того, что придётся всё время дышать ртом, полностью развеялись.

А вот и источник всей этой соли. Если я вдруг захотела бы встать ровно посередине стадиона, у меня бы ничего не вышло. С момента гибели Стойла 148 грунтовые воды потрудились на славу, превратив арену в искусственное солёное озеро идеально круглой формы. Но если я могла запросто перелететь его на крыльях, то для моих сухопутных подруг оно являлось серьёзным препятствием. Особенно для Свити. Уверена, если синтетическая кобылка и держала у себя дома соль для ванной, то исключительно для поддержания легенды.

Планировка стадиона отличалась болезненной упорядоченностью. Двенадцать одинаковых секторов были огорожены друг от друга высокими глухими переборками, штурмовать которые нам совершенно не хотелось. Единственными участками с возможностью сквозного прохода был пресловутый кольцевой балкон, расположенный значительно выше нас, и пустое пространство перед ареной, ставшее теперь берегом искусственного водоёма.

Посовещавшись, мы оставили часть вещей прямо возле входа, а сами начали спускаться к воде. Ряды сломанных скамеек были завалены железными трубами, мотками проводов, битым стеклом и бетонной крошкой. Что-то использовалось бойцами для истребления друг друга, а что-то просто успело нападать с потолка за эти несколько лет. Время от времени среди хаотично раскиданных предметов попадались и иссушенные тела, скрюченные в самых невероятных позах, лежавшие по отдельности или наваленные друг на друга словно тюки грязного белья в прачечной. Мертвецы взирали на нас пустыми глазницами обтянутых тонкой пожелтевшей кожей лиц, и каждый раз, когда я ловила такой “взгляд” мне хотелось поскорее отвернуться.

Вообще, атмосфера, царившая в центральной части “Энигмы” невероятно подавляла. Ажурные конструкции бывшего рекреационного комплекса вступили в уродливый симбиоз с технологиями Стойл-Тек, и теперь там, где за блестящими треугольниками стеклянных граней мы должны были видеть небо, находился слой железобетона толщиной в добрую пару метров. Довершала же картину полусферическая “корзина” кабинета Смотрителя, подвешенная прямо под потолком на изогнутых, словно паучьи лапы, балках. Своим местоположением она олицетворяла тотальный контроль над пространством и над теми, кто его когда-то населял. Была б моя воля и несколько шашек динамита, я бы с удовольствием подорвала эту надстройку ко всем чертям…

И всё же, “Энигма” не была бы “Энигмой”, не оправдывай она своего романтичного названия хоть в чём-то. Из-за падавших с потолка капель вода в озере непрерывно колебалась, и свет от наших фонариков создавал на окружающих поверхностях подвижные волнистые узоры. Не знаю как других, но меня это холодное мерцание здорово успокаивало.

Но вот на периферии зрения мелькнуло что-то гораздо более яркое. Зелёная вспышка. А за ней ещё одна, и ещё. Словно лампы с неисправными стартёрами, вокруг нас лениво зажигались зелёные огни… ПипБаков! Я взглянула вниз и обомлела: тихое соляное озеро прямо на глазах превращалось в гигантский подсвеченный со всех сторон аквариум. Вот только вместо рыб…

Проклятье! Они по-прежнему лежали там. Несколько сотен пони, поставивших во главе угла стремление стать лучше других и в итоге проигравших. И, главное, кому? Не самой сильной, не самой ловкой, но зато хитрой, изворотливой и беспринципной пегаске… Сотни зелёных огоньков горели там, под водой, словно свечи для мёртвых.

Когда же жутковатая иллюминация окружила нас со всех сторон, слух пронзил оглушительный визг резонирующего микрофона:

– Добро пожаловать, мисс Даск, – разом прохрипели сотни маленьких динамиков, и в ту же секунду в глаза ударил невыносимо яркий свет стадионных прожекторов. А затем где-то в недрах комплекса загремело, заревело и заскрежетало, да так, что пол под ногами пошёл ходуном. Похоже, включились какие-то мощные механизмы.

Прямо на наших глазах центральная часть внешнего купола стала расходиться на отдельные лепестки. И всё бы ничего, но едва потолок расчертили тёмно-синие линии ночного неба, ситуация стала принимать масштаб катастрофы: пробивая стеклянный слой внутреннего купола с потолка посыпались куски бетона, комья снега, глыбы льда и, конечно же, сами стёкла!

– Назад, к выходу! – прокричала Джестер, уже взбираясь по ступеням с обрезом наперевес. Всё-таки в условиях боя командиром всегда была она.

Ослеплённые и дезориентированные мы кое-как уворачивались от обломков и всё больше удалялись друг от друга. Если Грин действовала по плану, то первая его часть уже сработала.

Но вот изъеденные солью механизмы дали сбой, и гигантский железобетонный цветок начал складываться обратно.

– Так, девчонки, ищем Грин! – прокричала я, тщетно пытаясь высмотреть на сетке Л.У.М.а одинокую враждебную точку. Пегаска была вне зоны досягаемости, но явно где-то рядом, там, откуда было удобнее всего управлять спектаклем!

“Кабинет Смотрителя, ну конечно!” – задрав голову вверх, я успела заметить размытую тень, скользнувшую из-под самого купола прямо на крышу комментаторской кабины. Разумеется, это мимолётное движение не укрылось и от зорких глаз Джестер.

– Она там! – выкрикнули мы хором, тыча копытами в сторону коробчатой надстройки.
“Теперь не уйдёшь!” – ободрённая этой мыслью, я слишком поздно поняла, что нас заманили в ловушку: там, куда приземлилась Грин в свете прожектора блеснул окуляр снайперской винтовки. Моей винтовки!
“Селестия!”
Эхо выстрела отразилось от купола Стойла несколько раз. Тело моей подруги обмякло и, потеряв равновесие, – первый раз на моей памяти, – серая пони кулем рухнула на пол.

От увиденного внутри всё опрокинулось. Я не думала о том, что следующая пуля полетит уже в меня. На несколько долгих секунд я просто выключилась из реальности. Это всё было не со мной и не с ней. Это происходило где-то в другой вселенной, той, откуда доносился странный звук:
“Оооо. О-о-о…”
– Додо, беги. Я постараюсь ей помочь! – вывел меня из прострации отчаянный крик Свити Бот. Из-за пелены горячих злых слёз кобылка выглядела размытым белым пятном, бесконечно далёким от того места, где я стояла.

Мы оплошали... Нет! Я оплошала! Уверилась, что Грин не опустится до трусливой стрельбы из засады и подставила подруг под пули!

– Джестер!.. Нет-нет-нет! – шептала я, всё ещё не веря тому, что случилось.

Сердце твердило, что надо на всех парах лететь к раненой подруге, но разум протестовал изо всех сил: “Стой, Додо! Пегаска только этого и ждёт!!!” – кричал он, удерживая меня на месте. “Добить Джестер прямо на твоих глазах, просто из чувства мести – о, эта дрянь ни за что не упустит такой возможности!”
Совсем не думая о том, чем это может кончиться, я в несколько взмахов крыльев оказалась прямо перед носом Эмеральд Грин. Пегаска даже не шелохнулась. Она лишь молча отложила оружие в сторону и перевела взгляд на меня.

– Ты-ы! Её!!! – буквально проревела я бессмысленные обрывки застрявшей фразы в лицо Эмеральд и тут же изумилась тому, как странно и незнакомо прозвучал мой голос. Но ещё большее изумление вызвал внешний вид пегаски. С момента нашей последней встречи с ней произошла поистине жуткая метаморфоза. Даже тогда, посреди ротонды, измазанная в крови, она не выглядела так отталкивающе и дико.

Глаза! Всё дело было в её глазах. Вернее, во взгляде. Спутанная грива падала пегаске прямо на лицо, но она этого как будто не замечала. Глядя на меня исподлобья совершенно безумным взглядом покрасневших глаз, кобыла беззвучно шевелила губами, и при этом мелко подрагивала. Было ясно, что передо мной не разумное существо, но и не животное. От прежней Эмеральд Грин здесь осталась лишь мёртвая оболочка, двигавшаяся только за счёт клокочущей внутри ненависти.

Но вот в глазах пегаски что-то промелькнуло. Узнавание. Как только Грин, наконец, поняла, кто именно стоял перед ней, её рот начал расплываться в глумливой ухмылке. Это стало последней каплей. Меня замкнуло. Точнее, не так. В моей голове будто сорвало какую-то важную защитную пломбу – такую, рядом с которой обычно пишут крупными печатными буквами “не снимать!”
Глядя прямо в глаза этой чокнутой мрази я была готова выцарапать их совершенно не приспособленными для таких действий копытами. Я была готова свести ухмылку с её лица любым подвернувшимся тяжёлым тупым предметом. Я была готова… убить!

Мгновение, и сердце ухнуло в пустоту, а сознание заволокло густым туманом. Это была не моя скорость и не моя грация. Да разрази меня гром, если я не превысила свои обычные возможности раз так в пятьдесят! Кинувшись на Грин, я била, била, била… воздух?

Проклятье! Даже для кратковременно проснувшейся внутри меня фурии, пегаска была слишком быстрой, сильной и опытной. Она ловко блокировала мои удары и уворачивалась от захватов. Она словно бы наперёд знала каждое моё движение, играла со мной, получая от этого какое-то особое извращённое удовольствие...

Ярости хватило очень ненадолго. Ощутимый удар в грудь отбросил меня к противоположной стене, перетряхнул все мысли в голове и внутренности в организме. Игры кончились. Самым паршивым здесь было то, что меня не планировали убить сразу. Уж слишком много крови я попортила этой несостоявшейся гражданке Анклава.
“Тебе будет очень больно, Додо”.

И стало больно.

Хрипя что-то нечленораздельное, Грин принялась лягать меня прямо в корпус. Что бы я только делала без своего бронежилета?! Но даже с такой неплохой защитой я каталась по полу как ужаленная. Пегаска старалась бить по незащищённым местам, и когда ей это удавалось, я познавала новые измерения боли. А ведь она ещё только примерялась...

Само собой, долго это продолжаться не могло. Я выдыхалась. Та доза адреналина, которой не хватило на нападение, очень пригодилась для защиты, но с каждой новой атакой пегаски уклоняться от её ударов становилось всё труднее. Нужно было срочно менять тактику. Так, посмотрим: откатиться влево, сделать блок, увернуться, подпрыгнуть вверх и взле…

Удар по расправленному крылу был резким, точным, а главное, совершенно безболезненным. Крыло просто беспомощно обвисло и перестало слушаться. Но уже этого хватило, чтобы меня объял ужас.
“Грин повредила нерв и теперь…” – но додумать эту мысль я не успела, поскольку, потеряв управление, кувырком полетела вниз.

Что-то на полу врезалось в пластины бронежилета и явно оставило немалый синяк. Подбитое крыло тоже не заставило себя ждать, так как я грохнулась прямо на него. Но, сказать по правде, я была рада возвращению боли и особенно – в онемевшем крыле. А вот что меня совсем не обрадовало, так это поведение ПипБака, который вдруг ни с того ни с сего начал отчаянно трещать. И нет, я не верила, что могла сломать его при посадке. Ударопрочный корпус из специального сплава мог вытерпеть и не такое.

Словно в подтверждение моих тревожных мыслей треск ПипБака дополнился громким звуковым сигналом и частым миганием подсветки. А вот это уже было хуже некуда!

Я встала и отряхнулась. Перед глазами плыли светящиеся точки, но они не были галлюцинацией. Среди осколков желтого стекла действительно виднелись какие-то бледные огоньки. Это их призрачный свет сводил ПипБак с ума.
“Фреска” – догадалась я, – она где-то здесь, она… прямо над головой!”

Оказывается, Грин уронила меня на кольцевой балкон, и теперь я стояла в эпицентре радиоактивного заражения, вызванного осыпавшимися кусками фрески Нюи Бланш!
“Додо, ради Богинь не дыши и не поднимай пыль!” – упрашивала я себя, судорожно переступая копытами и озираясь по сторонам. Эмеральд нигде не было, и от этого мне стало совсем страшно.

Внезапно сигнал ПипБака как будто раздвоился: теперь я слышала его и внизу – у себя на ноге, и где-то над головой. Недоумение сменилось пониманием. Это была Грин!

Задрав голову вверх, я увидела, как с искажённым от ярости лицом и развевающейся гривой пегаска пикировала прямо на меня!

Стараясь не думать о мощности получаемой дозы, я вскочила на задние ноги и прижалась к самой стене. Судя по четырём огромным девяткам посреди экрана, дозиметр прибора ушёл в зашкал. Несколько мгновений наши ПипБаки вопили в унисон, отчего у меня заболели уши, а затем смертоносный зелёный вихрь промчался мимо. Чудом разминувшись со стеной, пегаска ушла на второй круг.
“Давай, Додо!”
Преследуемая истеричными воплями ПипБака я побежала вдоль балкона. Куда? Я не знала. Но сейчас любое промедление было подобно смерти – если не от радиации, то точно от копыт разъярённой пегаски. Плохо, что с подбитым крылом я уже не могла нормально взлететь, и ещё хуже было то, что я всё-таки собиралась это сделать.
“Ведь дурацкий план всё же лучше, чем ничего, правда?” – подумала я, слыша, как в карманах бронежилета звонко постукивали кусочки светящейся штукатурки.


Вопреки моим опасениям, дозиметр ПипБака сработал как надо: несмотря на годы, проведённые без обслуживания, операционная система Стойл-Тек среагировала как часы, и тишину заброшенного стадиона нарушила омерзительная трель звукового сигнала.
“Давай, Грин. Лети и убей меня. Ты же этого хочешь?” – думала я, пристально следя за передвижениями пегаски. Едва заслышав знакомый звук, хищный силуэт развернулся на месте и устремился вниз. Но как бы Эмеральд ни хотела добраться до меня, её ожидало разочарование: вместо тёпленькой Додо под одной из скамеек лежал безымянный мертвец, чей ПипБак был присыпан горсткой радиоактивной штукатурки.

Уловка сработала.

Едва зловещая тень пронеслась мимо, я выскочила из укрытия и резко взмыла вверх, прямиком к опрокинутой полусфере кабинета Смотрителя. Даже если пегаска и заблокировала дверь, полномочия Барбары Сид позволяли мне войти куда угодно. Хвала Богиням, что для этого больше не требовалось подключать инфо-кабель! Теперь, когда система узнавала меня по радиометке, нужно было просто приложить ПипБак к замку.

С тихим писком дверь отъехала вбок, открыв моему взору очень странную, даже пугающую картину.
“Что за…”
Кабинет был разгромлен подчистую. Прямо с порога меня встретили опрокинутые шкафы, разбросанные бумаги и сломанная мебель. Но это не выглядело как поиски чего-то ценного. На изуродованных предметах явно вымещали злобу и причём, совсем недавно.
“У Грин здесь явно что-то не срослось, но что именно?”
Я кинулась к столу с терминалом – единственному островку порядка в бушующем море хаоса. По всему было видно, что пегаска облюбовала это место далеко не вчера. В мертвенно-зелёном свете экрана я видела распечатки всевозможных топографических карт, инженерных планов, а также фотографии местности, среди которых были и кадры с наших стоянок, и даже портреты меня любимой, сделанные сквозь заснеженные деревья.

Б-р-р. Получалось, что за нами следили от самого Баттерфлая. Проглотив эту неприятную правду, я уставилась на мятые листы с разноцветными пометками и не без удивления узнала в них текст манускрипта. Вот только его перевод был… просто ужасен.

Беглый взгляд на экран терминала расставил всё на свои места: пегаска использовала мейнфрейм Стойла 148 в качестве дешифратора.

Замок входной двери издал еле слышный писк.
“У Грин же есть ключ-карта Смотрителя!” – запоздало промелькнуло в голове. Спрятаться здесь было негде, поэтому глядя на тёмную крылатую фигуру в дверном проёме, я выхватила пистолет и запустила Заклинание Прицельной Стрельбы.

Активация этого режима ПипБака каждый раз вызывала у меня букет очень странных ощущений. Зрение, слух и даже обоняние были вынуждены перестраиваться на новый лад, но происходило это с некоторым запозданием. По-сути, разогнанный мозг был готов впитывать информацию ещё до того, как она успевала в него поступить. Чертовски неуютно!

Случайно задев локтем стол, я услышала запоздалый глухой хлопок, вслед за которым раздался и вовсе непонятный шелест. С трудом переведя взгляд в сторону источника шума, я увидела, как из вороха исписанных листов показался чёрный полированный бок знакомого вида стеклянной сферы – орба памяти Бэбс Сид! Маленький шарик покатился по столу, издавая звук, как у чего-то гораздо более громоздкого и тяжёлого.

Но если это всё было в порядке вещей, то кое-что происходило по-другому. Пытаясь взять Грин на прицел, я с удивлением обнаружила, что движения пегаски практически не замедлились! В то время, как стеклянная сфера ещё только приближалась к краю стола, Грин уже выхватила свой нож и ринулась в мою сторону. Как бы глупо это ни звучало, но красная точка прицела попросту не поспевала за движениями противницы, и стоило мне сделать выстрел, как на месте пегаски образовывалась пустота!
“Как? Почему?!”
Когда все шесть пуль ушли в молоко, тёмный шарик ударился об пол и начал разлетаться на мелкие осколки. Не имея возможности обогнать пегаску в скорости, я чувствовала себя словно целиком заключённой в гипс. Даже хуже. Мне нужно было очень внимательно управлять мышцами глаз, поскольку заданное движение было уже не отменить, а на то, чтобы перевести взгляд с одного объекта на другой уходило бесценное время.

И вот, сфокусировав внимание на пегаске, я, наконец, поняла, что же произошло. Грин тоже успела задействовать матрицу З.П.С., но не какой-то жалкой тестовой модели времён основания Стойл-Тек – о, нет! – у неё был полноценный серийный экземпляр, который не только ускорял восприятие событий, но, судя по всему, позволял мышцам быстрее сокращаться! Подсветка ПипБака моей соперницы светилась ярким зелёным светом, как и её полные ярости глаза, а на экране одна за одной плавно сменялись миллисекунды таймера обратного отсчёта.

Сказать, что меня сковал ужас было бы в корне неверно. В то время, как ускоренное магией сознание уже давно понимало всю катастрофичность ситуации, тело лишь начинало сковывать этим ужасом.

Выбора уже не оставалось: мгновения таяли, и возможность увернуться от атаки пегаски таяла вместе с ними. И тогда я сделала единственно верную вещь: постаралась присесть как можно ниже, а затем распрямила задние ноги, да так резко, что напряжение в мышцах заставило меня взвыть от боли.

Что ж, не самая высокая плата за результат.

Моей массы хватило ровно на то, чтобы сбить пегаску с ног. Получив ощутимый удар в живот, Грин выронила свой нож и стала заваливаться на бок. Я же, обхватив её туловище передними ногами, продолжила движение вперёд и выбросила нас через панорамное смотровое окно.

Крррррррак!

Пространство заполнил звук, более всего напоминавший раскат грома, но это был обычный звон лопнувшего стекла, замедленный в несколько раз. Висевшие в воздухе осколки больно впивались в тело, оставляли грубые зарубки на одежде, забивались в пустоты между пластинами бронежилета, издавая жутковатый хруст, но я не думала об этом – совсем не думала! Вцепившись в пегаску мёртвой хваткой, я прижимала её крылья к бокам. Ещё чуть-чуть, и Грин вырвется из моих объятий. Но я не дам ей этого сделать!

Какой-то физиолог прошлого утверждал, что полёт – это управляемое падение. Возможно, он был в чём-то прав... Заклинание замедления создавало стойкую иллюзию того, что мы плавно снижались над стадионом, чтобы в какой-то момент красиво разойтись в разные стороны в паре метров от земли. Отличие было лишь в том, что в моих планах этой пары метров не было. Я должна была уронить нас обеих. С гарантией. Насмерть.

Было в этом что-то от одного мрачного боевого ритуала древних пегасов. Если верить легендам, некоторые из них предпочитали так называемый “полёт со сложенными крыльями” позору плена. Что ж, похоже, я выбрала смерть, достойную настоящего воина с той лишь разницей, что вместо острых скал и твёрдых мшистых камней меня ожидали сплетения стальных балок и глыбы бетона на дне искусственного соляного озера.

А вот Грин такая перспектива явно не устраивала. Несмотря на все мои усилия, в какой-то момент её крыло всё же выскользнуло на свободу. И пусть под действием заклинания ПипБака это движение растянулось на добрый десяток секунд обычного времени, остановить его уже не было никакой возможности. Глядя на то, как моё копыто запоздало черпнуло воздух, я не сразу заметила, что окружающее пространство стало вращаться как-то… иначе. Попытавшись затормозить одним крылом, Эмеральд превратила отвесную прямую нашего падения в нечто иное, гораздо менее предсказуемое. Считая секунды, я лихорадочно соображала, куда повернёт эта линия теперь и, не найдя лучшего решения, приказала своему телу как можно скорее расслабить все имеющиеся в нём мышцы. В следующий момент с отвратительным писком ПипБака окружающий мир резко дёрнулся, вернувшись к нормальной скорости, несколько раз перевернулся вверх тормашками и со всей полагающейся ему силой швырнул меня об землю.


Никакой темноты и забвения. Удар, часть которого поглотило тело моей противницы, пришёлся на правую переднюю ногу – именно ей я удерживала крыло Эмеральд и именно она оказалась зажата между бронежилетом пегаски и бетонным полом. Стиснув зубы от нарастающей острой боли, я извлекла пострадавшую конечность из-под грузного тела Грин и медленно перевернулась на здоровый бок. Стало немного легче.

Первым моим естественным желанием было отползти от пегаски как можно дальше, но, увидев то, под каким неестественным углом была вывернута её шея, я поняла, что Грин больше не причинит вреда ни мне, ни моим подругам, ни кому-либо ещё.

Эмеральд оказалась повержена. Тусклые незрячие глаза были направлены в потолок, в самый центр огромного купола. На её лице застыл немой вопрос. Что-то вроде: “Как же так? Я же всегда побеждала!” В тот момент я не питала к ней ни ненависти, ни отвращения. Я бы даже сказала, что это выражение растерянной беспомощности вернуло её лицу что-то настоящее, давным-давно потерянное. Эдельвейс, да? Красивый горный цветок, каким она могла стать, но не стала.

А кем стала я? Убийцей? Или же чудом уцелевшей после самоубийственного прыжка жертвой? Немного поразмыслив, я решила, что сейчас будет полезнее держаться второй, более утешительной версии.

Перевернув тело пегаски, я расстегнула небольшой матерчатый подсумок у неё на поясе и принялась старательно изучать его содержимое. Ничего важного: разбитый при падении компас, сильно уменьшенная копия карты Поларштерна, совершенно пустой блокнот и пишущие принадлежности к нему, наконец, пол плитки шоколада, которые я без малейших угрызений совести прикончила здесь же, за один присест.
“Да где... А, вот же оно!” – основательно прощупав заднюю стенку подсумка, я отыскала потайную молнию и извлекла наружу сложенный вчетверо лист пожелтевшей бумаги.

– Ох и пришлось же за тобой побегать, – пробормотала я, разворачивая заветный лист. “Ну и что тут у нас теперь? Карта? Схема? А может, какой-нибудь хитрый ребус?.. Стоп, что?!”
Это была самая первая страница манускрипта – его титульный лист. Сравнительно небольшой кусок волшебной бумаги с изящно выписанными иероглифами и растительным орнаментом по краям – красивый, но совершенно бесполезный.
“Книга Света”, – прочитала я и горько улыбнулась.

Я вращала лист под разными углами, смотрела его на просвет и даже пыталась складывать по половинам и третям, но ничего путного из этих затей не вышло. Чтобы окончательно убедиться в том, что Эмеральд не подсунула мне подделку, я искупала страницу в ближайшей луже и вынула её оттуда совершенно сухой. Страница была подлинной.
“И вот ради этой ерунды погиб целый город?!” – подумала я, ощущая как внутри меня закипала злость. Кажется, мне передалось то состояние, в котором пребывала Грин во время нашей с ней последней встречи. Не удивительно, что она там, наверху всё разворотила.
“Да к чёрту! Всё потом!” – убрав злополучный лист в карман, я уткнулась носом в ПипБак и стала изучать последствия своего падения. Медицинский модуль сигнализировал о вероятности закрытого перелома ноги, но очень быстро сменил свой диагноз на “сильный ушиб конечности”. Мой расчёт оказался верным: ещё в детстве, пробуя учиться летать по книгам, я усвоила одну непреложную истину – любое падение проходит легче, если твои мышцы расслаблены. Странно, что Грин этого не знала.

Ковыляя на трёх ногах и поминутно вздрагивая от сильной боли в обвисшем крыле, я медленно продвигалась сквозь ряды сломанных скамеек. Витавшая в воздухе соль жгла расцарапанное лицо, отчего я непрестанно морщилась.

Стадион казался бесконечным. Пропустив какую-то ямку в полу, я вдруг оступилась и упала. Ушибленная нога моментально дала о себе знать: в голове взорвалось красным, а из глаз брызнули слёзы.
“Пусть! Это всего лишь ответ организма на боль. Я дойду. Полежу пять минут и обязательно дойду до них. По-другому просто нельзя...”
И я дошла. Добралась. Спотыкаясь через каждые несколько шагов и делая непростительно частые передышки я карабкалась по ступеням до тех пор, пока не увидела кучу наших вещей и зефирно-розовую прядь, торчавшую наружу.
“Не может быть! Я же не спускала с Эмеральд глаз!”

Тела моих подруг располагались почти впритык друг к другу, но если укутанная в шерстяные одеяла Джестер выглядела ещё более-менее нормально, то внешний вид Свити Бот поверг меня в настоящий шок. Единорожка лежала на боку со вспоротой грудной клеткой в луже какого-то технического геля и рассеянно улыбалась. Рядом же валялся раскрытый перочинный нож.

– Что здесь произошло?! – в ужасе воскликнула я, глядя прямо в глаза экиноида. Но в ответ мою бурную реакцию кобылка лишь приложила копыто к губам и молча указала на провода и трубки, шедшие прямо из её… внутренностей куда-то под одеяло, которым была накрыта Джестер.

– Так ты... сама это сделала? – уже полушёпотом продолжила я.

– Да, я активировала систему “телохранитель”.

– Ты… что? – я непонимающе уставилась на неё.

– Учитывая обстановку, сложившуюся в предвоенные годы, Госпожа Эппл Блум заложила в мою конструкцию возможность оказания первой помощи высокопоставленным лицам в случае терактов или во время ведения боевых действий. Некоторые блоки моего организма легко перестраиваются в портативный реанимационный комплекс, который способен поддерживать жизнь пони до прибытия профессиональных врачей.

Услышав объяснения подруги, я вздохнула с некоторым облегчением, хотя её нынешний вид был действительно жутким.

– Свити… Можно я тебя накрою? – спросила я, стараясь не смотреть на переплетения трубок, проводов и железных деталей, выглядывавших из темноты грудной клетки экиноида.

– Додо, ты же знаешь, что мне не может быть холодно в привычном для тебя понимании.

– Эм… дело не в этом. Твой вид… после всего того...

– А-а-а, – понимающе протянула кобылка и коротким движением подтащила к себе край одеяла. – Так лучше?

– Да, спасибо. Как она? – кивнула я в сторону Джестер.

– Пуля прошла навылет, но задела лёгкое. Я закрыла рану, ввела обезболивающее и антисептики, контролирую сердечную и лёгочную деятельность. Её состояние тяжёлое, но пока стабильное.

– Пока?

– Я делаю всё возможное, но ей нужна помощь настоящего доктора. Самое неприятное, что мы теперь в некотором роде... э… связаны, и чтобы транспортировать её нужно транспортировать и меня.

– Но должно же быть какое-то решение! – от волнения я не заметила, как вновь повысила голос. – Тут наверняка поблизости есть хороший лазарет. И если мы перенесём её туда…

– Додо, ты? – внезапно раздалось со стороны одеяла. Голос серой пони был слаб и сильно дрожал.

– Я, Джестер. Лежи, не разговаривай. Всё будет хорошо.

– Правда? А Грин? – не унималась полузебра.

– Нет больше никакой Грин.

– Действительно… хорошо, – выдохнула серая пони и как будто отключилась. Однако не прошло и полминуты, как она вновь открыла глаза и медленно повернулась в мою сторону:

– Принеси мой рюкзак, – голос подруги был по-прежнему слаб, но настойчив.

– Зачем тебе сейчас…

– Так нужно! Неси, – прохрипела она, сплёвывая загустевшую кровь.

Тут уже было не до споров. Выполнив неожиданную просьбу подруги, я пододвинула рюкзак к самому изголовью её импровизированной постели.

– Вот, держи.

Джестер вытянула копыто из под одеяла и заботливо провела им по брезентовому боку рюкзака. Было видно, что любое движение давалось ей с большим трудом, но серая пони даже попыталась улыбнуться. Кажется, я сделала всё, как надо. Однако стоило мне повернуться в сторону Свити, как Джестер заговорила вновь:

– Найди сигнальный пистолет… и заряды к нему.

Вот оно что! Джестер была бы не Джестер, не имей она хоть какого-то запасного плана.

Основательно порывшись в рюкзаке, я извлекла знакомую ракетницу, и картонную коробку, плотно замотанную в полиэтилен.

Джестер одобрительно кивнула.

– Да, хорошо. Когда залезешь повыше, стреляй красной, потом зелёной. Смотри, не перепутай!

– Красная, зелёная. Запомнила! Что дальше?

– Дальше… – взгляд серой пони как будто помутнел. – Дальше они увидят… и придут.

– Они?

– Помощь... Младшие братья...
“Что?!” – слова серой пони прозвучали подобно раскату грома среди ясного неба. Это уже никак не могло быть совпадением. Раз они младшие, то по отношению к кому? О-о-о, теперь я точно знала ответ на этот вопрос. Нет, я, конечно, привыкла, что серая пони многое скрывала от меня, но чтобы настолько!

– Джестер… да кто ты вообще такая? – обратилась я к подруге, изо всех сил стараясь подавить нотки недоверия, так и рвавшиеся наружу, но ответом мне было лишь неровное дыхание спящей пони.

– Прости, Додо. Мне пришлось погрузить её в сон, – пояснила Свити Бот, всё это время неподвижно сидевшая рядом. – Так будет лучше и для неё, и для меня. Меньший расход энергии.
“Вот, значит, как?” – я покосилась на единорожку, и поняла, что она даже не пыталась юлить. Невинный взгляд зелёных глаз разбивал все мои подозрения в пух и прах. Но, чёрт возьми, она не была живой пони!

– Понятно, – ответила я без всякого выражения. Даже если единорожка и вела какую-то свою игру, сейчас у меня не было времени во всём этом разбираться.

Вытряхнув содержимое своих сумок прямо на пол, я начала готовиться к выходу за пределы купола: наскоро утеплилась и тщательно осмотрела вверенную мне ракетницу. Затем, порывшись в остатках медикаментов, я извлекла ампулу с “Обезболивающим №2”. Не самое лучшее решение, но на какое-то время должно было хватить.

– Свити, поможешь? – попросила я, протягивая кобылке портативный инъектор.


Створки купола заклинило практически в самом начале пути. Из восьми многотонных конструкций только одна смогла сдвинуться где-то на четверть своей длины. Впрочем, образовавшегося зазора вполне хватало, чтобы в него протиснулась не слишком крупная пони вроде меня. Уперев задние ноги в хрупкий стеклянный треугольник внутреннего купола, я подтянулась на передних и выбралась на свежий морозный воздух.

Снаружи стояла ночь. Невероятно холодная и пустая. В первые секунды я даже не поняла, что именно с ней было не так. Лишь оглядевшись по сторонам, я с удивлением обнаружила, что неизменного Облачного Занавеса попросту не было! Нигде! Над головой простиралось пронзительно-чёрное полотно неба, излучавшее только холод и звёздный свет. И никакой Луны. Похоже, второе по величине небесное светило, отправилось отдыхать вместе с одноимённой Богиней, в чьей поддержке я сейчас так остро нуждалась.
“Сейчас, Джестер, сейчас...”
Зарядив латунную гильзу в ствол, я вскинула ракетницу к ночному небу и выстрелила. Одинокая красная точка устремилась ввысь, озаряя ночной пейзаж, и в этот краткий миг из темноты выступили очертания каких-то железных конструкций и механизмов. Брошенная строительная техника! Все эти годы она простояла здесь, у подножия железобетонного купола словно ожидая, что кто-то запустит её внутрь – погреться. Обросшие льдом подъёмные краны и наполовину ушедшие в снег экскаваторы выглядели древними вымершими животными, пробудившимися ото сна лишь на время горения красной сигнальной ракеты, и едва крохотная точка скрылась за горизонтом, тьма поглотила их без остатка.
“Полдела сделано”.

Я зарядила второй патрон и снова нажала на спуск.

Клац!

В ночной тишине металлический щелчок прозвучал особенно явственно и звонко.
“Что такое? Осечка? Да я же только что её проверила!”
Спусковой механизм работал исправно, но вот патрон, похоже, отсырел или был испорчен с самого начала. Рискуя получить ожог, я попыталась наколоть капсюль самостоятельно, но и это ни к чему не привело.
“Как же так?!” – бесполезный патрон выпал из дрожащих копыт. После стольких усилий одна маленькая деталь подвела нас всех!

Это было… глупо. Глупо и ужасно несправедливо.

Холод ночного воздуха забрался под куртку и засел глубоко в груди, а следом за ним пришла простая и страшная мысль: “Нас никто не спасёт!”
И вот тут меня прорвало:

– Помощь. Ну, конечно! – прокричала я охрипшим голосом в темноту. – Секретные общества, тайные знаки. Как же вы меня все достали! У меня тут подруга умирает! Слышите?! Младшие, лягать вас, братья! Вам что, красной ракеты недостаточно??? Где я вам теперь найду зелёную? Ну где?!!

Ответом на мою гневную тираду был лишь шум ветра и поскрипывание железных конструкций далеко внизу.

– Да будьте вы прокляты!!! – проорала я в темноту и сильно закашлялась. Здесь, на ледяном ветру, я имела все шансы схватить воспаление лёгких, но сейчас мне было плевать.

– Мы же победили. Победили… почти, – прошептала я, укладывая голову на передние ноги. Сил оставалось лишь на то, чтобы рассматривать тонкую бледно-зелёную полоску, висевшую примерно там, где чёрное небо сходилось с не менее чёрной землёй. Я могла поклясться, что каких-то пять минут назад там ничего не было.
“Нет, ну так не бывает!” – подумала я, вспоминая о том, как совсем недавно видела очень похожую картину под куполом Стойла 148. “И что, сейчас в небе появятся башни древней столицы и сам командор Харрикейн в сияющих доспехах спустится сюда, чтобы забрать меня в Небесные Чертоги? Что за бред?”
Конечно же, здесь было кое-что другое. Лёжа на вершине гигантского купола, я видела, как в ночном небе разгоралось самое настоящее северное сияние – явление уникальное и недоступное никому из живущих под Облачным Занавесом. Ещё пару дней назад я бы искренне восхищалась переливами холодного небесного пламени, но после всего случившееся под куполом это завораживающее зрелище лишь усиливало горечь поражения.

По мере того, как крепчал ветер, огни на горизонте разгорались всё сильнее. Теперь зелёные всполохи перемежались линиями жёлтого, розового и фиолетового цветов, а рельеф, окружавший мёртвый железобетонный купол “Энигмы” преобразился до неузнаваемости. Лежавший ровным слоем снег принял на себя весь этот призрачный свет, и теперь на многие километры вокруг открывался поистине фантастический вид: с одной стороны – чёрные деревья на фоне взбесившегося радужного вихря, с другой – гладко отутюженная равнина без единого выступа или впадины.

Море… А может, и целый океан. Бесконечные тонны солёной воды, скованные вековыми льдами, над которыми парило удивительное нечто, сотканное из света и морозного воздуха. Всё это великолепие переливалось и мерцало у меня над головой, а потом постепенно стало затухать.

– Так это был прощальный подарок, да? – пробормотала я в пустоту. Но никакого ответа, разумеется, не последовало. Лишь северный ветер продолжал выводить свою бесконечную и невероятно тоскливую песню.

В полном отчаянии я уткнулась подбородком в кнопочную панель ПипБака, и устройство тут же заботливо подсветило экран мягким зелёным светом. В исступлении разглядывая мутные буквы, я довольно долго пыталась понять, чем же они так привлекли моё внимание. Лишь потом до меня дошло: дело было вовсе не в буквах, а в том, что делало их видимыми. Наверное к тому моменту мой мозг работал как-то очень неправильно. Во всяком случае, в нормальном состоянии я бы ни за что не решилась на такую авантюру…

Как известно, любая даже самая надёжная вещь рано или поздно поддаётся натиску времени. Ну, или в моём случае – грубой силы. Массивная ракетница, уложенная на бетонный купол так и норовила свалиться в темноту, но после каждого нового удара я упорно возвращала её на место. Сейчас мне было не до инструмента и аккуратной разборки, поэтому мысленно прося прощения у Барбары Сид, я всё больше и больше уродовала её ПипБак.

Ох, и крепкая же это была штука! Из-за многочисленных царапин и сколов защитное стекло экрана стало почти матовым, но продолжало держать удар. Только после знакомства с железным штырем, торчавшим прямо из крыши, казавшееся неразрушимым устройство сдалось: с неприятным хрустом поверхность стекла прорезала глубокая трещина от края до края, и, сковырнув его первой попавшейся отвёрткой, я принялась избавляться от всего лишнего. Пружины амортизации, токопроводящие резинки, наконец, экран устройства были небрежно свалены в кучу прямо на снегу.

А вот и то, ради чего всё и затевалось – небольшой зелёный кристалл, использовавшийся для подсветки экрана. Как я и думала, извлечь его со штатного места не составляло особого труда… в условиях тёплой подсобки и ровного стола с бортиками, конечно же!
“Твою ж!..”
Кристалл отскочил в сторону и с тихим шипением ушёл в снег. Проклиная всё на свете, я осторожно протёрла его тряпочкой и с удвоенным рвением продолжила ломать ПипБак.

И вот, после продолжительных ковыряний отвёрткой, из недр устройства была извлечена арканная матрица Заклинания Прицельной Стрельбы. Но меня интересовала не сама эта деталь, а длинные тонкие провода, на которых она висела. Даже не будучи ПипБак техником, я прекрасно знала, что З.П.С. питался от очень мощного аккумулятора.

Как только я прикрепила провода к ножкам кристалла, камень вспыхнул, да так ярко, что мне пришлось зажмуриться!

– Ну что, видно меня теперь? А?! – торжествующе прохрипела я, задрав переднюю ногу высоко в небо. Кристалл покоился прямо у меня на копыте, и в свете его лучей снег под ногами казался изумрудно-зелёным.

Мне пришлось буквально застыть на месте, чтобы случайно не нарушить хрупкий контакт между камнем и ПипБаком. Находиться на морозе становилось всё труднее, но я, как могла, терпела. Терпел и камень. Пропуская через себя чудовищные токи, он гудел и ощутимо нагревался. Редкие снежинки, приносимые ветром со стороны моря, испарялись едва коснувшись его поверхности. Ни один из синтетических камней Поларштерна не был способен на такое.

Но вот гудение переросло в едва слышимый писк, а когда пропал и он, камень взорвался: разлетелся со звоном на мелкие кусочки, озарив вершину купола яркой, ядовито-зелёной молнией! Ослеплённая, я оступилась и упала на живот. От сгоревшего ПипБака нестерпимо несло озоном, а перед глазами стояли две вертикальных линии ушедшего в небо дугового разряда.
“Вот вам зелёная ракета!”
Не смея пошевельнуться, я часто-часто моргала и прислушивалась к тому, что происходило вокруг. Но всё оставалось по-прежнему: шумел ветер, скрипело железо, а моё собственное дыхание казалось оглушительно громким.

У меня больше не было сил топать ногами, проклинать судьбу или бессмысленно орать в пустоту. Я сделала всё, что могла. Вообще всё! Лёжа на здоровом боку, я ждала, когда расколотый зелёной молнией мир вновь соберётся в единое целое. Что делать после этого, я не знала. Самым разумным было залезть обратно под крышу, чтобы укрыться от холода, вот только с момента разгерметизации “Энигмы” ледяной воздух с Поверхности стремительно и неуклонно просачивался под купол, лишая меня последней надежды согреться. Но главным было не это: я не могла вернуться к подругам ни с чем. Просто не имела права!

Так я застряла между небом и землёй, между чувством долга и желанием выжить. Ночной мрак обволакивал со всех сторон, а порывы ледяного ветра обжигали лицо, заставляя глаза непрерывно слезиться. Казалось, сами древние духи зимы – вендиго – ополчились на меня за то, что я посмела вторгнуться в их владения.

Но даже в таких условиях моя усталая, ни на что не годная голова пыталась придумывать всё новые пути к спасению. Правда, теперь эти мысли больше напоминали горячечный бред: “Сперва я разведу костёр… да, прямо здесь, наверху. Большой, жаркий и отовсюду заметный. А потом… если получится… притащу снизу гранатомёт Джестер и начну палить из него во все стороны, да так, что станет слышно даже в Анклаве. А что? После всего случившегося попасть к ним в копыта будет не самым худшим вариантом. В конце концов, я пегас и даже могу назвать имя того, кто при определённой доле везения может повлиять на нашу дальнейшую судьбу...”
Но прежде чем я успела окончательно нарядить себя в знакомую тюремную робу с трафаретным номером на спине, над головой послышался странный не то свист, не то шелест, который очень быстро превратился в шум чьих-то крыльев!
“Неужели всё-таки пегасы?!” – подумала я, но, обернувшись на мягкий стук копыт за спиной, с изумлением уставилась на существ, каких вживую не видела никогда. Вне всякого сомнения, это были те самые Младшие братья, о которых совсем недавно упоминала Джестер. Две пары круглых янтарно-жёлтых глаз с вертикальными зрачками разглядывали меня с неприкрытым любопытством. И тучный широкоплечий жеребец, и крохотная кобылка – оба оказались фестралами!

~ ~ ~

Заметка: следующий уровень (16)
Новая способность: "Железная дева". Переступив через труп врага, легко потерять границы добра и зла. Но вы лишь укрепились в своих принципах и сохранили живое, доброе сердце. Однако за это вам пришлось заплатить собственной эмоциональностью. Вы получаете -1 очко к Харизме, но приобретаете 50% шанс сопротивления состоянию "Паника", "Отчаяние" или "Безумие".